У нас это невозможно - стр. 8
– О да! Простите, генерал! Благодарю вас за вашу откровенную речь!
Генерал поднял свою пухлую руку (на его пальцах, похожих на сосиски, красовались масонское кольцо и кольцо военной академии), поклонился с достоинством рыцаря Галахеда или метрдотеля и прогремел, как на плац-параде:
– Ничего, ничего, сударыня! Мы, старые служаки, не возражаем против хорошей стычки. Мы даже рады, когда наши глупые идеи так хватают людей за живое, что они на нас обижаются, ха-ха-ха!
Все рассмеялись, и снова воцарился мир и лад. В заключение программы Луи Ротенстерн спел несколько патриотических песенок: «Поход через Джорджию», «Старый лагерь», «Дикси», «Старый черный Джо» и «Я лишь бедный ковбой».
Луи Ротенстерна в Форте Бьюла все считали «хорошим парнем», что являлось лишь рангом ниже «настоящего джентльмена» прежних времен. Дормэс Джессэп охотно ходил с ним на рыбалку и охотился на куропаток; он полагал, что ни один портной с Пятой авеню не мог бы с большим вкусом сшить костюм из полосатой индийской материи, чем Луи. Но Луи был джингоистом и ура-патриотом. Он говорил, и довольно часто, что это не он и даже не его отец родился в гетто в прусской Польше, а его дед (Дормэс подозревал, что фамилия этого деда была не такой благородной и нордической, как Ротенстерн). Карманными идолами Луи были Кэлвин Кулидж, Леонард Вуд, Дуайт Муди и адмирал Дьюи («Дьюи был уроженцем Вермонта», – радовался Луи, сам увидевший свет во Флэтбуше, на Лонг-Айленде).
Мало сказать, что он был стопроцентным американцем, – на этот основной капитал следовало накинуть еще сорок процентов шовинизма. При всяком удобном случае он говорил: «Мы не должны пускать всех этих иностранцев в нашу страну – я имею в виду, конечно, евреев, итальяшек, венгров и китайцев». Луи был глубоко убежден, что если бы невежественные политики не вмешивались в такие дела, как банки, биржа, рабочий день продавцов универсальных магазинов и пр., то это значительно подняло бы деловой оборот в стране и было бы выгодно решительно всем, и все (включая розничных торговцев) разбогатели бы, как Ага-хан.
И Луи исполнял эти песенки не только с пламенным усердием кантора откуда-нибудь из Быдгощи, но и со всем своим националистическим пылом, так что припев подхватывали все, в особенности миссис Аделаида Тарр-Гиммич, обладавшая знаменитым контральто, которому мог бы позавидовать вокзальный диктор.
Публика расходилась с обеда, шумно и весело прощаясь; Дормэс Джессэп шепнул своей жене Эмме, неустанной хлопотунье, спокойной, милой женщине, любившей вязанье, пасьянс и романы Кэтлин Норрис: