У нас будет ребёнок! (сборник) - стр. 4
Так прошло еще минут двадцать: жена то дремала, то смотрела на часы, засекая время схваток, то просила Погодина вытащить из бельевого ящика полотенце.
– Не такое! – говорила она нетерпеливо. – Это слишком большое. Дай красное!.. Как нет, когда я помню, что оно там?.. Ой, снова началось! Как ты думаешь, все будет хорошо, а? – добавляла она жалобно и снова продолжала недовольным голосом: – Ну да, вишневое!.. Разве непонятно, что когда я говорила красное, то имела в виду его.
Погодин вышел из комнаты и вновь бесцельно отправился бродить. По мере того как он все больше просыпался, страх и беспокойство пробуждались вместе с ним. Ему казалось, что он волнуется куда больше жены, которая, считая минуты между схватками и меняя полотенца, не имела даже времени волноваться.
Кандидат бесцельно заглянул на кухню с не убранной с вечера посудой и стоявшим на столе, завернутым в газету горшком герани. Потом вернулся в кабинет и уставился на диван со сползшей на пол простыней, диван, на котором он так неуютно спал сегодня. «Не лечь ли снова? Нет, не надо. Что я, с ума сошел, не сейчас!» – подумал он, испытывая к дивану почти брезгливый ужас.
Пытаясь успокоиться, Погодин подошел к шкафу, вытащил какую-то книгу, кажется, поэзию Кантемира, прочитал, не понимая содержания, три или четыре строки и, не достигнув цели, снова сунул книгу в шкаф.
«Все книги, даже самые лучшие – фальшивка, суррогат чужой жизни, и вот доказательство! – неожиданно подумал он. – Мы читаем их, только когда у нас нет своих сильных чувств. Когда же они появляются – книги забыты. Читаешь, к примеру, об ужасной резне или эпидемии чумы, и ничего – почти равнодушен, а стоит самому порезать палец или заболеть гриппом… Или книги о любви, что стоят описанные там великие роковые страсти перед нашим маленьким, чуть теплым, но своим чувством?»
Погодин хотел уже включить компьютер, чтобы набросать в двух чертах заинтересовавший его этический казус, когда жена снова позвала его:
– Вася, ты где? Ты почему ушел? Мне одной страшно!
Погодин почувствовал стыд, что бросил ее, и поспешил к ней. Хотя Даше было, как она говорила, страшно одной, это не мешало ей спокойно отсчитывать белые гомеопатические шарики, перекладывая их из квадратной картонной коробочки в жестяную, ежедневную.
– Три… четыре… Ну и где она?.. Пять, шесть, семь… Ты ее принес?
– Кого «ее»?
– Как! Мою синюю записную книжку, я же тебе кричала! – повторила жена.
– Разве? Я не разобрал! – искренне удивился Погодин.
Поняв, что он все прослушал, жена решила выразить неудовольствие и сморщила свое гладкое розовое лицо, как только одна она это умела. Ее лицевые мышцы были подвижными, как у актрисы пантомимы. В одно мгновение лицо ее прорезало десяток разных складок: две пересекающиеся на лбу, две – под глазами, три – под изгибом носа и одна на подбородке. Эти складки сразу сделали миловидное лицо жены некрасивым, и Погодину это стало неприятно. Он смотрел на жену и сам, не замечая, морщился, точно пробовал что-то кислое.