У быстро текущей реки - стр. 15
Когда машина пересекла поляну и выскочила на высокий и мокрый грейдер, шофер обернулся, чтоб еще раз посмотреть на небольшой кирпичный дом обходчика под серо-белесым шифером. Девочка прикрыла ворота, затем взяла за руку отца, и оба не спеша пошли к крыльцу.
Сложение сил
По утрам Леонида Георгиевича будил рокот мотоцикла. Стекла деревянной веранды долго вторили рокоту рассыпчатым, мельчающимся дребезжанием. Потом снова становилось тихо – как только может быть тихо в деревне – но сна уже не было.
Откинув одеяло и поднимаясь со старого продавленного дивана, Леонид Георгиевич каждый раз бурчал в усы: «Нечего сказать – «спокойная деревенская жизнь!..». Человеку даже выспаться не дают… Всё выдумки сестрицы Анны: «Ах, свежий воздух!», «Ах, тишина!..» С ожесточением Леонид Георгиевич натягивал свои узкие белые брюки, шел на кухню, где долго щелкал бронзовым соском умывальника. Под тоненькой – свёрлышком – струйкой воды, ему, долговязому и длиннорукому было и впрямь нелегко умыться.
Дом сестры был небольшой, на две комнаты. Его оставила колхозная звеньевая, переехавшая в соседнюю большую деревню, где теперь находилось управление объединенного колхоза. В той же деревне были и почта, и сельпо, и даже больница, в которой всем ведала Анна Георгиевна. Хотя дом и не был собственностью сестры, она им немало гордилась, особенно своим молодым садом. По настоянию сестры Анны – Леонид Георгиевич и приехал сюда провести остаток отпуска. Избежав опеку городских врачей, он неожиданно попал под строгое наблюдение Анны Георгиевны. Как это нередко бывает с пожилыми людьми, Леонид Георгиевич иронически относился к своим болезням и не очень доверялся лечению. Особенно, если врач, не кто иной, как родная сестра! В свой черед Анна Георгиевна жаловалась персоналу – рыхлой и пожилой санитарке, она же и вахтерша, и фельдшерица: «Никогда не лечите родственников! Я зарок дала… Совершенно неблагодарный, бессмысленный труд!» Тем не менее, каждое утро и вечер она щупала пульс Леонида Георгиевича, жала пульверизаторную резиновую грушу – меряла давление, таинственно читала по его розовощекому лицу и вздыхала с профессиональной многозначительностью. Каждый раз она придумывала новый «режим отдыха» и строго требовала выполнять его. Леонид Георгиевич, усмехаясь, старался сохранить видимость добросовестного пациента, – не хотел обижать сестру. Если лечишь людей, нужны, видимо, эти самоуверенность и самоуважение!..
«И что за народ – врачи! – думал он, – любят спасать страждущее человечество! Больного не найдут, здорового начнут пользовать. Странный энтузиазм у медиков! И эта… профессиональная таинственность… Жрецы! Оракулы! Теурги!..»