У ангела - стр. 4
– Видимо, даже этот палач пожалел девушку, – говорит Овадья, – за ее красоту. Он удалил ей только один яичник…
– И… кто же у вас родился? – спрашиваю я.
– Сначала дочь, – отвечает он, улыбаясь своим мыслям. – А вообще у нас пятеро детей…
Тот же Саша Воловик, в первые дни нашей здешней жизни исполнявший роль Вергилия по всем кругам израильского общества, – человек усмешливый и до известной степени циничный, – сказал мне:
– А вот с израильтянами будь начеку. В большинстве своем это мошенники, идиоты и упрямые кретины… – После чего улыбнулся и добавил: – Но есть среди них чертовски обаятельные люди!
Добавлю от себя, что за пару десятков лет мне попадались как те, так и эти, но с жизнью меня примиряли здесь именно те самые, чертовски обаятельные, импульсивные, улыбчивые и горячие люди, с непредсказуемой реакцией и невероятными судьбами, с которыми хочется спорить, которым хочется возражать, с которыми приходится ругаться… Но, путешествуя по европейским странам, восхищаясь европейской упорядоченностью и сдержанностью в человеческих отношениях, ты вновь и вновь мысленно говоришь себе, что никогда не променяла бы «свой израильский бардак» на покой и порядок чопорной Европы.
3. Так и не расстались…
Бесчисленное количество раз в интервью отвечала я на вопрос о том, почему я живу в Израиле. Его задают мне самые разные журналисты самых разных изданий. Иногда в подтексте скрыта обида – как же так, русский писатель, проблемы русской литературы… ну и прочее. Вначале я пыталась подробно – с самого начала – разъяснять этот вопрос, рассказывала историю моей эмиграции, старалась передать впечатления и чувства того периода моей жизни… Потом поняла, как правильнее отвечать.
– Понимаете, – говорю я, – мне повезло: я с этой страной совпала по… жанру. Я работаю в жанре трагифарса, а эта страна в нем живет.
И если вдуматься – в этом ответе наиболее полно выражена правда.
Помню первые дни после приезда: чувство непреходящей оторопи. От всего – от внешнего (расхристанного) вида людей, от слишком свободной манеры общаться, от слишком громких голосов, от поначалу коробившей меня фамильярности. Ну, как, как это так, что чиновник в банке называет тебя – «мамочка»?!
И вот прошло двадцать лет, и я предпочитаю в жару выходить на улицу в свободном рубище, которое назвать платьем можно с огромной натяжкой, в сандалиях, смахивающих на пляжные, в широкополой шляпе… Причем не стесняюсь появляться в этом балахоне не только в соседней лавочке, но и на почте, и у зубного врача, и – о ужас! – на заседании редколлегии «Иерусалимского журнала», где остальные мои редколлеги одеты примерно так же, как я…