Тюремный доктор. Истории о любви, вере и сострадании - стр. 11

– Вы прекрасно себя зарекомендовали, и я высоко ценю все, что вы сделали для меня за эти годы, – продолжал он своим официальным, отрывистым тоном.

– Вашим будущим пациентам можно только позавидовать.

Я закусила губу, изо всех сил стараясь не заплакать. Призвав на помощь медицину, я велела мистеру Коллинзу придерживаться прежней дозы антидепрессантов, а через 3 месяца заново оценить свое состояние.

Я проводила его до двери, мы мгновение помолчали, сознавая, насколько оба расстроены.

– Все будет хорошо, – подбодрила я его.

Но стоило ему выйти за дверь, и я разрыдалась, не в силах больше сопротивляться переживаниям этого дня. Я понимала, что должна держаться, что жизнь врача – это непрерывный поток сложных ситуаций, эмоциональных пациентов, боли, страданий и смерти. Следовало быть сильной – я и была сильной, всегда, но сейчас просто не представляла, как проживу следующие несколько недель.

Зазвонил телефон. Я не хотела брать трубку, и уже решила не отвечать, но мне требовалось что-то – что угодно, – чтобы не провалиться в пропасть отчаяния.

– Это доктор Браун? – спросил голос на другом конце.

– А кто говорит?

– Это доктор Фил Берн. Я прочитал ваше письмо в «Пульсе».

В груди екнуло.

– Я ищу врачей для работы в тюрьмах на юго-востоке Англии.

– Прошу прощения?

Мне показалось, я неправильно расслышала.

– Я ищу врача для работы в тюрьме, – повторил он.

Мысль эта меня потрясла. Я настолько завязла в своей деревенской практике, что о других местах работы, вроде того, о котором шла речь, даже не подумала.

Доктор Берн рассказал о должности: с частичной занятостью, в тюрьме для несовершеннолетних 15–18 лет, Хантеркомб в Оксфордшире, недалеко от Хенли-на-Темзе.

– Вам это может быть интересно? – спросил он.

С тюрьмой у меня ассоциировались исключительно драки, ножевые ранения и повешенные – всякие ужасы, которые показывают в кино. Смогу ли я работать в подобной обстановке?

Однако в глубине души я понимала, что эти представления о тюрьмах вряд ли соответствуют действительности. И мне все равно надо чем-то заниматься… Чем-то новым, чем-то, что меня увлечет, заставит снова почувствовать себя нужной. Работой, на которой я смогу помогать людям.

– Да! – ответила я неожиданно для себя самой.

Не дав себе времени на размышление, я просто положилась на инстинкт; не спросила о зарплате, вообще не задала никаких вопросов…

Насколько испорченными могут быть подростки 15–18 лет? Мои сыновья, Роб и Чарли, были того же возраста, так что я, возможно, смогу стать для заключенных доверенным лицом, так как они будут меня воспринимать как мать, а не как угрозу.