Тюремные записки - стр. 2
Но слежка периодически возобновлялась. Иногда в районе Спиридоньевского переулка, рядом с домом Поповых, у которых часто бывал, я замечал какого-то мальчишку, который делал вид, что попадается мне на глаза случайно. У него была двусторонняя курточка – с одной стороны зеленая, а с другой – красная, и он периодически выворачивал ее наизнанку. Или на проводах в Москве Виктора Некрасова: мы уходили с Киевского вокзала с Евтушенко, и Евгений Александрович на платформе с высоты своего роста заметил «топтуна». Сказал мне: «За нами хвост».
– Не волнуйтесь, это за мной, – ответил я, и в сложных переходах станции метро «Киевская» от слежки ушел.
Зная, что на кольцевых станциях метро есть камеры видеонаблюдения, и без труда выделив их из пары других камер, я убедился, что если иду по перрону в сторону камеры, то она нагибается ближе к полу, чтобы не терять меня из виду. Соответственно, если я шел от нее – камера принимала горизонтальное положение. Довольно быстро выяснилось, что на радиальных станциях камер наблюдения пока нет. Там действовали «топтуны», которые могли отслеживать тебя на платформе, если, пытаясь уйти от тех, которые были с тобой в вагоне, я выскакивал из вагона поезда последним. В метро почти всегда от слежки уйти удавалось – делал я это в основном для развлечения и не желая приводить хвост к друзьям. Примерно то же я вскоре обнаружил и на улицах. Просматривались все основные (и по возможности – прямые) магистрали центра Москвы, но стоило свернуть в переулок – на углу мог ждать «топтун». Так было в Спиридоньевском переулке у Поповых>1 и в арбатских переулках, если от Сацев>2 я выходил через дворы, а не прямо на Арбат.
Конечно, «наружка» не ходила за мной так тщательно, как это стало происходить позже, – не так уж я был им нужен тогда, и выделять постоянно большую группу для слежки КГБ не видел большой нужды.
Конечно, я понимал экстравагантность своего поведения. Но у меня от природы ослаблено ощущение опасности, так что все это не могло удержать меня от того, чтобы писать довольно прямолинейные письма за границу, получать оттуда книги и газету то на один, то на другой адрес – в Киеве, где жила мама, в Москве на Измайловский проспект к одной из бабушек – Ариадне Павловне; иногда прямо в университет, куда Берберова присылала пакеты книг Гертруды Стайн для диплома жены.
Мама считала, что за интересом ко мне стоит желание получить нашу коллекцию, остатки вещей моих дедов и прадедов. Действительно, наша библиотека, изъятая при одном из обысков, была распродана за три дня, бесследно пропала часть коллекции живописи – например, работы старых мастеров. В то время многие зарабатывали на распродаже конфискованных вещей, но чаще этим занимались судебные приставы или люди из МВД (на одном из обысков, не стесняясь моей матери, делили между собой семейные вещи: шкаф моего прадеда – одному, зеркало из приданого прабабки – другому). Но, как потом выяснилось, мной было занято Пятое управление КГБ, у которого были более масштабные интересы, и они сперва вовсе не интересовались коллекциями.