Тюремное счастье - стр. 20

Не прошло и четырёх часов, как мы добрались до вагона. Да-да, легендарный Столыпин. Практически купейный вагон, просто много решеток и всё из металла. Что нужно сделать, войдя в вагон, состоящий из металлических изделий? Правильно, хорошенько двинуться головой обо что-нибудь. Успешно с этим справилась. Три яруса полок. И очень-очень узенький проход перед ними. Народу было мало, поэтому разместили по одному. Терпимо. Дальше – об интимно-математическом.

Вот мне интересно, сколько процентов женщин способны справлять нужду в полной тишине, в полуметре от мужчины с пистолетом, который по долгу службы тщательно прислушивается? Нет, я понимаю, что мужчин к физиологическому эксгибиционизму приучают с детства с помощью подсобных предметов (подворотня, дерево и др.), но у женщин процесс более замысловатый. А ещё вдруг мелькнула мысль, что Путин в незнакомые туалеты тоже вынужден ходить с охраной. На мысли о президентском уровне обслуживания и остановилась.

Следующий этап моей столыпинской жизни назывался «Спокойной ночи». Всё железное. Помните? Матрас тоже. Ха-ха. Шучу. Матраса вообще не было. Когда-то в общаге физфака мы спали на полу без матраса. Не помню, чем был вызван этот рахметовский задор, но считалось круто. Разница выявилась почти сразу – комната в общаге не мчалась по рельсам, качаясь и подпрыгивая. От серьезного избиения скамейкой меня спасли зимние штаны и пуховик – смягчали удары.

Побитая, но крепкая и помолодевшая, встретила рассвет. Привычно восхитилась изобретательностью правоохранительных органов по превращению здоровых в больных на ровном месте. На ровном железном холодном месте. День в вагоне прошел спокойно. Три раза кипяток, три раза туалет. Всё логично.

Следующее утро встретила уже в Москве. Мороз, солнце, —15.

Но это уже совсем другая история.

Сегодня в камере одной девочке пришло известие: умерла мама. Рыдала вся камера. Это страшно. Все 50 человек.

Мы все боимся. Боимся никогда не увидеть близких нам людей.

Мне не разрешают позвонить отцу больше пяти месяцев. Ему скоро 89. Есть ли шанс нам поговорить в этой жизни?

Мы – не преступники. Мы – подозреваемые и обвиняемые. Но порой нас наказывают высшей мерой – необратимой разлукой с близкими без возможности прощания.

В Москве всё иначе

В Москве всё иначе. Вообще всё, кроме квашеной капусты с рыбой на ужин. :) Не иначе как кулинарные разработки ФСИН. Чтобы не делать скорых выводов – понаблюдаю недельку-другую. Так что сравнительный анализ СИЗО двух столиц – позже.