Тысяча шагов в ночи - стр. 5
С тех пор ничего в Нихаое не осталось нетронутым разрухой: ни горстка лавок, ни храм, где обитали четыре угрюмых жреца, ни даже врата духов, служившие границей деревни. Целые вереницы насекомых прокладывали длинные дорожки вдоль колонн, образуя извилистые лабиринты под облупившейся алой краской. Лишайники цеплялись за балки. Гравюры, которые каждый год должны были перекрашиваться в священные чернила оттенка индиго, чтобы обновить их защитную магию, потускнели и стали бледного и неэффективного оттенка.
Пусть Миуко и старалась не делать этого, но не могла не думать о своей матери и о том, как той удалось добраться до врат. Это наделало столько шума в крохотной деревеньке, что даже породило слух, что жена Отори Рохиро на самом деле была тскегайра[5] – дух жены, принимающий человеческое обличье и заманивающий смертных в брачные сети.
Несмотря на то что Миуко не верила в подобные вещи как таковые, она не могла не размышлять о том, что в ее матери действительно крылось нечто странное и необузданное, нечто, что сейчас струилось по венам Миуко со стремительной скоростью, словно живительный ручей или южный ветер.
Вопреки собственной воле, она не могла не интересоваться тем, как выглядела ее мать верхом на той украденной лошади, чья грива и хвост были столь темными, как река ночью. Оглянулась ли ее мать хоть раз, с бледным в свете луны лицом, прежде чем умчаться в дикую лазурную даль, словно воин из древних сказаний или королева теней и звездного света?
Как мелодраматично! Разозлившись на себя, Миуко пнула камень, отправив его в ближайший валун с гулким стуком, который эхом пронесся над руинами деревни.
Не имело никакого значения, как выглядела ее мать, колебалась ли она или нет, результат был один – она ушла. Миуко и ее отец остались брошены, как и вся деревня Нихаой.
С тех пор как мать Миуко сбежала, границы уже единожды ужесточались, поскольку дела у людей не ладились, а семьи покидали деревню в поисках более благоприятных условий, но гончар напрочь отказался переезжать, потому что и он, и его жена утверждали, что дух их мертвого сына по-прежнему обитает в печи. Мальчик, возможно, и разбивал иногда вазу или церемониальную урну, но дух в целом оставался общительным и добродушным ребенком, и никто из них не был готов пожертвовать своей счастливой семьей ради чего-то столь незначительного, как безопасность.
Впрочем, сложившаяся обстановка особых неудобств не доставляла, потому что при дневном свете миля по Старой Дороге, где не наблюдалось оживленного движения, чтобы привлекать таких неблагонадежных типов, как разбойники с большой дороги или хищные монстры, была едва ли опасна. Миуко, более того, наслаждалась возможностью размять ноги и, поскольку в запасе у нее оставался целый час до наступления сумерек, не имела причин для беспокойства.