Тяжкое золото - стр. 37
– Ну, вроде как складно, – согласился Рябой.
Вернулся Климент.
Упырь и Рябой сидели за столом и чай пили.
Без торопливости с чуть заметной одышкой старик подошёл и на стол поставил корзину полную грибов.
– Примайте заказ, свежие грибочки, как роса.
– Ну, ты, дед, молодец, прямо, как серпом накосил.
– Я ж сказывал: грибов ноне полно, что ж не косить-то, коль есть они. Бывает ночами и прохладно ужо, однако грибочки-то нет-нет, да лезут.
– Климент, а твои двое постояльцев что-то так резво встали, собрались и пошли со своими котомками, странные какие-то. Я вразумлял их: хоть с дедом-то попрощевайтесь, да нет, говорят, спешим больно, – стараясь выразить безразличие, сказал Упырь.
– Чужих людей увидали, вот и шугаются, – особо не обращая внимания на новость, ответил Климент. За столь многие лета он здесь насмотрелся разного люду, а посему внезапный уход копачей не стал ему в диковину.
– Попотел чуток, сполоснусь водицей у бережка, а уж вслед за тем и грибки почистим, – промолвил Климент и направился к озеру.
Старик сложенными ладонями горстями хватал воду и заносил её то за шею, то бросал на грудь, отчего вода растекалась по всей спине и груди, придавая свежесть и бодрость телу, кряхтел от удовольствия.
– Вы там можа баньку желаете, то затопляйте! – крикнул с берега Климент. – В печке всё готово, только спичку сунь.
– А что, Рябой, ты ж хотел напариться.
– У-у, как можно пропустить такое, сей момент! – воскликнул Рябой и направился в сторону бани, при этом вытащил из кармана штанов коробок со спичками, поднёс его к уху и потряс.
Климент, обтирая тело тряпкой, служившей ему полотенцем, прошёлся до лодки.
«Что-то вроде не так, почто лодка-то не в том месте приткнута? Я ж её давеча не тут причаливал, как сместилась-то? Знать эти двое её трогали…» – недоумевал он.
Климент по своим годам был прозорлив, заметил перемену сразу, поскольку постоянство его вещей было здесь нарушено. Заглянул в лодку, на дне вдруг обнаружил небольшое бордовое пятно, свежее.
Климент смахнул пальцем пятно. «Кровь! Отколь?» Нехорошее предчувствие охватило старика: «Что-то тут недоброе, да и на песке следы больно странные. Отколь кровь?.. Не иначе убили! Точно убили бедолаг и утопили в озере. Злыдни! Как таких извергов земля держит? Ни Бога, ни людей не боятся! Ведь грех-то какой! Да как же такое можно-то?..»
И повидал, и наслышан был Климент о множестве случаев с убийствами старателей, особо копачей-одиночек, разборок меж людьми разными на почве золота, а потому и вкрались мысли Клименту: «Значит, солгали мне, что копачи покинули зимовье. Утопили они их, ведь утопили горемык этих. А сидят же за столом и чай пьют вприкуску с грехами. Это надо же изверги какие, да ещё и виду не дают. Сколько ж из-за золота этого народу в этой тайге головы сложили? Золото, золото, одно на уме у таких иродов только золото. Будь он неладен этот золотой металл, какой ж он благородный, коль по такой жизни презренным видится. Что ж делать-то? Что?.. Нет, так оставлять нельзя, надо сей народ будить, да сказывать: нехорошие эти двое, это ж убийцы, нелюди…»