Тяжкие телесные - стр. 2

Неистовый Ганс и ветеран Руди так интенсивно её пользовали, что порвали рот. Я, конечно, был первым. Последним стал Отто. Он, как самый молодой, дожидался своей очереди, хотя он не раз уже выезжал с нами на акции, Отто оставался новобранцем. Правильным новобранцем, ненавидящим славянское племя, не испытывающим к ним ничего, кроме праведной ненависти. Настоящий средневековый рыцарь ордена немецких крестоносцев. Отто заканчивал то, что не успели или не захотели закончить его товарищи. Он никогда не чувствовал себя пресыщенным в отличие от многих. В этом мы с ним похожи. Облегчив себя от бремя похоти, Отто, достав нож – гордость любого эсэсовца, с нанесёнными на нём сакральными знаками братства, дарованными нам самим рейхсфюрером, трахнул им партизанскую пособницу в последний раз. От вида потоков хлещущей из неё крови молодчина Отто возбудился повторно. Нож он засаживал в её горячее нутро по самую рукоятку и каждый раз она орала громче прежнего. Трудно в такое представить, но так оно и было. Онанируя на струи крови, льющие по дрожащим ляжкам самки, он кончил одновременно с её самым высоким воплем, на мгновение оглушившим нас.

Эти славяне и особенно славянки чрезвычайно живучи: Отто, как ни старался, не смог её добить. Употребив стерву, мы за волосы оттащили её в соседний двор, и там её расстреляли. Там же, у крыльца хаты, я наткнулся на ползающего на четвереньках мальца трёх лет от роду. Родителей нигде не видно, спрятались от греха подальше, то есть, от нас, а зверёныша своего забыли. Какой он грязный. И как же он противно орёт! Щенок! Пока мои парни обыскивали очередную мазанку, я разобрался с нытиком. Выстрелил ему прямо в лоб. Чтобы быстрее заткнулся.

Под кроватью в доме парни нашли сестру этого щенка – девку 13–14 лет, белобрысую и голубоглазую. Вот твари: умеют они маскироваться под арийскую кровь, порой принимая форму абсолютно не свойственную зверолюдям. Я-то давно понял, что их главное отличие у них внутри, а не в их анатомии, о чём нам твердили идеологи расовой теории. Я должен и с ней быть первым и последним суровым судьёй её, а значит, покарать и её неполноценных предков.

Через полчаса всех оставшихся в живых жителей деревни мы согнали к центру, где у них располагался большой дом – сарай с плоской крышей, их клуб, место идеологических митингов. Пока мы гнали прикладами и штыками людской скот, я думал про соблазны, которые подстерегают любого несгибаемого воина наци на пути очищения земли от зверолюдей и им подобных дегенератов. Соблазн фальшивой красоты. Среди славянских женщин недопустимо часто попадаются красивые. Невольно ты можешь испытать к ним расположение, желание уберечь, жалость. Как в наших закалённых в битвах сердцах мы сохраняем любовь к нашим жёнам, так и здесь, на вражеской территории возможен нежелательный рецидив чувств. Хочется продлить сладость случайной встречи. Можно на минуту забыть кто перед тобой, славянка может понравиться. В сердце шевельнётся скользкий глист жалости… Недопустимая для солдата тысячелетнего Рейха слабость! От неё один шаг до предательства интересов немецкого народа. Какими бы красотками эти твари мне ни казались, я всегда помню о их звериной сути и будущем моих немецких детей. С ростками соблазна я поступаю всегда одинаково. После употребления их надо уничтожать, тогда ничего не остаётся в памяти. Схема работает безотказно, проверено много раз.