Ты вернешься! - стр. 1

Это был уже совсем другой город, последние тридцать пять лет изменили его облик радикально. Чистый, даже выхолощенный, современный, с ухоженными деревьями, чуждыми местной природе, в высоких кадках и покалечено-подстриженными по нынешней ландшафтной моде кронами. Круглыми антивандальными фонарями, имитирующими старинные и распространяющими так много света в якобы теплжелтом, но скорее уж мертвенном спектре, что передвигаться от одного пятна сумрака до другого было крайне затруднительно. Пожалуй, я бы и не рискнула, если бы не была уверена, что люди тоже изменились – им теперь плевать друг на друга, хотя… когда было по-другому? И прежде они едва ли могли уследить за движениями представителей моего племени, а сейчас и вовсе практически перестали смотреть по сторонам и в окна, используя любую возможность уткнуться в экраны своих гаджетов. Вот там для них жизнь, а вокруг – ее бледное унылое подобие. Тут может быть интересно только в том случае, если происходит нечто такое, что можно запечатлеть и быстренько слить во все то же пространство реальной для них жизни и на этом хайпануть. Драка, авария, чей-то публичный скандал, пьяные выходки или же непристойное поведение. Как говорится, хорошими делами прославиться нельзя.

Конечно, для нас теперь риск случайно попасть в поле зрения уличных камер, но кому есть дела до мелькнувших на экране смутных звериных силуэтов? Вот если бы запечатлеть как они стаей рвут человека на куски, тогда да, это достойное внимания зрелище. Но мое племя давно уже не практикует подобного, по крайней мере, городские и близкие к людской цивилизации стаи уж точно, этим успешно стали заниматься обычные дворняги. Те самые, которых сами люди когда-то прикормили, приблизили, сделав сначала помощниками в охоте, защите стад, охране жилищ, а после возвысили до звания братьев меньших, извратили облик до состояния любимых игрушек, поколениями учили больше не испытывать перед собой страха, расплодили на своих помойках, а теперь расплачиваются за это, становясь добычей обнаглевших и не признающих больше человеческое главенство кодл городских хищников. Еще и некоторые из племени людского готовы вцепляться себе подобным в глотки, защищая права на жизнь «бедных брошенных собачек», отказываясь признавать абсолютно реальный факт, что именно эти никогда домашними-то и не были. Они поколениями плодились и учились выживать параллельно человеческим соседям по территории, никакие добрые хозяева им не нужны и любой человек для них, даже сердобольные экзальтированные кормильцы – потенциальная жертва. Потому что закон природы неумолим – если ты не высший хищник в данной экосистеме, то однозначно пища. А одинокий безоружный человек, тем паче ребенок, очутившийся в окружении десятка дворняг в безлюдном месте, ни капли не высший хищник. А все разговоры о спровоцированной агрессии – чушь, голодному хищнику не нужна никакая провокация, только возможность заполучить добычу.

А еще люди почти перестали практиковать бесцельное романтичное ночное шатание парами или веселыми компаниями, где у кого-то обязательно будет на плече здоровенный двухкассетник или гитара, чтобы отпугивать окружающую тишину музыкой «Кино», «Пикника» или «Наутилус Помпилиус», и по рукам ходит одна на всех бутылка дешевого вина и пачка сигарет. «Полный кринж» – как выразился Эрик, передернувшись и скривившись, увидев подобное в одном из фильмов. А мне когда-то нравилось изредка наблюдать издали, оставаясь невидимой и недосягаемой для большинства запахов, исходящих от этих гуляк, и слушать. Не столько саму музыку и разговоры, часто нетрезво-бредовые, а улавливать всю атмосферу в целом. Какой-то сиюминутной бесшабашной свободы, веселья вроде бы на пустом месте, когда вокруг в их человеческой реальности было все так погано и даже страшно зачастую.

Верная наиба Лора тихонько скульнула и деликатно толкнула меня своим сильным плечом, выводя из задумчивости. Ее желтые глаза блеснули тревогой, ведь она сразу была против этой моей ностальгической городской вылазки, да еще и на территорию давно отошедшую чужой стае, пусть с ними у нас и было перемирие последние годы. Пятеро саргов Георга разделяли ее чувства, но они не осмеливались открыто демонстрировать неодобрение действиям своей примы.