Ты у меня под кожей - стр. 19

- Чего ты боишься, боец? – бросаю последний взгляд на васильки, которые появляются у меня на столе теперь каждое утро, и отхожу к доске.

- Я ничего не боюсь, – тут же вскидывается этот глупый. Конечно, у него полно страхов. Страхи присущи нам всем. Просто мальчикам с детства внушают, что страх – это что-то плохое. Вот он и хорохорится передо мной. И в этом его основная ошибка.

- Зря!

- Почему это? – Ринат сощуривается, отчего его взгляд, проникающий через узкие щелочки глаз, становится острее лезвий.

- Потому что страх сохраняет нам жизнь. Именно страх подсказывает, что нам угрожает опасность, и заставляет действовать, – запинаюсь, споткнувшись о его скепсис. - Кажется, мои слова не произвели на тебя должного впечатления, боец, – сухо замечаю в конце.

- Лучше бы я занимался со всеми. Почему остальные тренируются до кровавых соплей, а я – нет?

Подхожу ближе, прекрасно зная, как это на него подействует. Опираюсь бедром о парту, а сама наклоняюсь ниже, вышибая этим из него дух.

- Что ты видишь, глядя на их тренировки?

- Силу!

- А в чем для тебя заключается сила?

- Глупый вопрос.

Его взгляд затуманивается. Дыхание становится поверхностным и частым. Опасные игры, но я почему-то не могу отказать себе в удовольствии. Мне никто не дарил цветов. И никто не смотрел на меня так, как этот влюбленный мальчик.

- Курс подготовки спецназа испытывает солдата на психическую стойкость – только и всего. В нем человека вновь и вновь доводят до края, пока его психика не станет настолько сильной, что он будет уверенно браться за любое задание в любой ситуации. Или пока он не сломается, – наклоняюсь к нему еще ближе, ощущаю аромат мыла. Оно самое простое, но… мышцы внизу живота предательски сокращаются. - И тут мы подходим к главному. Этих, - киваю в сторону окна, - просто испытывают.

- Тогда почему не испытывают меня?

- Потому что тебя не нужно испытывать. В мире, где все играют мускулами, эти самые мускулы, - кладу руку ему на предплечье, - на самом деле ровным счетом ничего не значат. – Пальцами другой руки касаюсь лба.

И тут совсем неожиданно он приподнимается со своего стула. Застываем нос к носу.

- И для тебя?

Мои глаза удивленно распахиваются, а нужные слова не находятся в ставшей вдруг необычно легкой голове. Каким-то совершенно непостижимым образом он умудряется меня переиграть на моем же поле.

- Ты забываешься, сержант, - сиплю я и отступаю.

- Я хочу принять участие в марш-броске.

Знал бы он, что его ждет, сказал бы спасибо, что его так трепетно оберегают.

- У тебя другой план подготовки.

Я отступаю к столу, а когда вновь поднимаю взгляд, наталкиваюсь на его. Немигающий и до чертей упрямый.