Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака - стр. 4

Перезимовать пришлось в Далмации, и Себастьян, томимый скукой и тоской по родине, впал в грех, увлекшись сероглазой славянкой Миленой.

«В конце концов, – думал он, – выбор за меня совершила моя матушка, и Господь меня простит, поскольку знает, что в мыслях у меня ничего плохого не было. Ведь поговаривают, что и сам Иисус Христос не чурался прелестей грешницы Марии Магдалины».

Ересь катаров была широко распространена в Лангедоке, где Себастьян провел детство. И до его ушей не могли не дойти катарские легенды о рождении от Христа детей Марией Магдалиной, которая, якобы переправившись из иудейской Галилеи в Марсель и поселившись во французской Галлии, соседствовавшей с Лангедоком, принесла на родину рыцаря де Мазаурика кровь Христа. Себастьян и верил и не верил этим легендам, но, как и многие, считал, что дыма без огня не бывает.

К тому же Себастьян за время пребывания в ордене тамплиеров был свидетелем разного рода телесных непотребств его рыцарей, по сравнению с которыми его связь с этой славянской девушкой выглядела не более чем проступком. Его молодое тело дышало жаждой жизни и так же, как у многих тамплиеров, рвалось из пут воздержания и ночью, и днем.

Надо сказать, что в ордене строжайше запрещалось плотское общение с женщиной, но если возникало сильное желание, рыцарям-монахам, чтобы унять его, не воспрещалось совокупляться друг с другом. И Себастьян однажды видел, как Великий магистр использовал юного брата Пейре три раза за ночь. Рыцарь де Мазаурик при этом прятался за ширмой в келье своего товарища, откуда он не успел выйти, когда туда заглянул магистр. Секс Пейре по принуждению с магистром был не менее отвратительным, чем сношения рыцарей с животными, чему также неоднократно был свидетелем Себастьян.

Душа Себастьяна отвергала срамные действа сотоварищей и напротив тянулась ко всему, что было связано с нормальными отношениями с женщиной. Он вырос в краю, где трубадуры воспевали куртуазную любовь к замужним дамам, а рыцари посвящали им свои подвиги, славя их имена. Себастьян наизусть помнил некоторые кансоны трубадуров Гильема Аквитанского и Бертрана де Борна, и сам пробовал себя в сочинительстве любовных песен. Особо обожал он поэму «Фламенка», по сюжету которой главный герой рыцарь Гильем для того, чтобы иметь возможность лицезреть обнаженной свою возлюбленную Фламенку, прорыл подземный ход из гостиницы, где он жил, к бане, в которую ходила дама его сердца. Эротика текста пленяла его своим очарованием, и Себастьян нередко предавался грезам о женщине. Теперь же строки любимого текста «Фламенки» ассоциировались у него с конкретным образом сероглазой Милены. И думать о ней ему было намного приятнее, чем наблюдать за мастурбацией или содомией братьев-тамплиеров.