Ты – моё проклятие - стр. 17

Дверь распахивается, я сжимаюсь в комок, готовая рвануть на выход при первой же возможности, но закипевшая внутри ярость хоронит под собой здравый смысл. И когда Клим делает шаг в комнату и озирается по сторонам, я, словно дикая кошка, напрыгиваю на него сзади. Повисаю бешеной обезьяной на шее, стремясь ударить больнее, укусить, расцарапать лицо.

Клим не имел права говорить мне о смерти. Не имел права обвинять в чём-то.

Потому что я слишком хорошо знаю, каково это: смотреть, как в стылую декабрьскую землю опускают крошечный гробик.

Клим.

Бабочка превращается в бойцовскую овчарку, колотит меня, куда попало, а я теряю равновесие, но чудом не падаю с ног. Её удары ощущаются совсем слабыми, но она очень старается причинить мне вред, хотя и знает, что не получится.

– Сволочь, Клим, ты сволочь! – орёт на ухо, а я изворачиваюсь, разжимаю тонкие пальцы и отрываю её руки от своей шеи.

Перехватываю её, брыкающуюся, прижимаю худые руки к своей груди, а пульс мой учащается до запредельной скорости. Того и гляди, сердце разорвётся.

Один шаг, всего один шаг до кровати, и я бросаю на неё Бабочку, нависая сверху. В её глазах шок вперемешку с решимостью, и она пытается перекатиться, проскочить под моей рукой, но нет. Не сегодня, Бабочка.

Сжимаю пальцами её щёки до белых следов на коже и накрываю губы болезненным поцелуем. Маша сжимает крепко зубы, мычит, бьёт ладонями в грудь, норовит попасть ногой по самому ценному, да только бесполезно.

Насильник ли я? Нет. Но мне столько лет снились её губы, мерещился в толпе её запах, что просто не могу сдержаться.

Но это не поцелуй – это клеймо. Тавро, которым мечу её рот, сминая губы в острой ласке.

– Ненавижу! – выплёвывает, когда я отстраняюсь, демонстративно вытирает губы и рвётся из моего захвата.

Алкоголь всё-таки сказывается, и Бабочке удаётся выпорхнуть. Я жду новой атаки, но Маша выбегает из комнаты, ругаясь во всё горло.

Бабочка хочет сбежать. Только кто ж ей позволит?

Несётся вниз по лестнице, я за ней, и всё-таки нагоняю её на последней ступеньке. Маша цепляется руками за перила, брыкается, отталкивает меня ногами, но я обхватываю её за талию, прижимая к себе.

– Я же говорил, что ты никуда отсюда не уйдёшь, – напоминаю и, снова поддавшись порыву, накрываю её грудь ладонью. На Маше свитер, а под ним бельё, но меня обжигает, будто в огонь руку засунул.

– Сумасшедший, – хрипит, а я почти оскальзываюсь, но устоять получается. – Я полицию вызову. Тебя посадят!

Маша не сдаётся, и при разнице наших габаритов это даже забавно. Она всегда была смелой – этого я не смог забыть.