Ты моё дыхание - стр. 27
Я сопротивлялась, а он всё сильнее сдавливал руку. Ещё немного – и вывернет, сделает во много раз больнее, но мне невыносимо его терпеть. Эти прикосновения. Эту мерзкую улыбку, этот масляный похотливый взгляд, что блуждает по мне, как поплавок в грязной луже.
– Сонечка, – выныривает из дальней комнаты мать, и я перевожу дух. При ней он не сможет ни приставать, ни издеваться в открытую. – Заходи, дочка.
Она выглядит уставшей и осунувшейся. Волосы торчат, халат требует стирки. Она опустилась. Стала другой рядом с этой гориллой. И мне не понятно, почему.
– Денечка, поставь чайник, пожалуйста.
Отчим хмыкает, но отпускает меня, уходит на кухню. У него чуть кривоватые ноги, но, если не обращать на мелочи внимания, то он по-своему хорош, конечно, внешне. Только я упорно не могла найти в нём, как ни старалась, хоть какую-нибудь положительную черту.
Почему она выбрала этого урода? После папы – милого, доброго, интеллигентного? Денис – противоположный типаж. Здоровый бугай с замашками садиста.
Он появился вскорости после смерти отца. И я задавалась вопросом: откуда он взялся? Видимо, мать отцу изменяла – приходил только один правдоподобный ответ. Но спрашивать об этом я не могла. Я всё ещё берегла всё то светлое и чистое, что у нас оставалось. Если я разрушу и эти иллюзии, то как потом жить и смотреть на других людей? Как не искать потайное дно даже там, где его может и не быть?
Я и так… наверное, поддалась этим настроениям и с осторожностью смотрела на окружающих. Особенно меня пугали физически сильные мужчины. Может, и не обоснованно, но ничего с этим я поделать не могла.
Пока я не убралась из отчего дома, отчим при любой возможности грязно меня домогался. Ему доставляло удовольствие меня третировать. К счастью, он не заходил за последнюю грань, хотя руки распускал.
Ему нравилось тиранить и унижать. И морально, и физически. Он знал о своём превосходстве в силе, поэтому с наслаждением пользовался. Подозреваю, матери тоже доставалось, но она никогда не жаловалась. Терпела молча.
В тот день отчим был пьян. Он выгнал нас с Вовкой на улицу, и мы ушли, в чём были. Да я только была рада: жизнь превратилась в кошмар, ребёнок не доедал. Денис заявлял, что не намерен кормить дармоедов. Приходилось выкручиваться.
К тому времени мать потеряла работу, а этот – кормилец – по сути, любил только себя.
Нас приютила Дашка, правда, ненадолго. Приезжала, плакала мама.
– Денис расстраивается, что был резок. И жалеет, – уверяла она, а я не могла ей сказать: проснись, очнись наконец-то!
Но что-то мне подсказывало: мать не поймёт, не сможет. Не сейчас, наверное. Время надо, чтобы она прозрела. А она словно в тумане: верит какому-то постороннему мужику, а не мне. Но, видимо, была у него над матерью какая-то особая власть. Он умел быть убедительным.