Ты меня полюбишь? История моей приемной дочери Люси - стр. 9
Дверь открывалась прямо в комнату, где лежала Люси. Крик малышки стал оглушительным. В комнате горела небольшая лампочка – оставляя Люси в одиночестве (а это случалось довольно часто), Бонни не гасила свет. Люстра на потолке никогда не работала, и Айвен никогда не предлагал починить ее. В полумраке Бонни подошла к Люси. Девочка лежала в небольшой колыбельке-корзинке на полу. Глаза ее были зажмурены, а ротик разинут в крике. Пахло ужасно – поносом и рвотой: в последний раз Бонни переодевала Люси более пяти часов назад. Она знала, что нельзя оставлять малышку так надолго, но ей нужно было работать. Она понимала и то, что в шесть месяцев Люси давно переросла свою корзинку, но купить кроватку было не на что. Бонни ставила корзинку на пол, чтобы, если Люси выберется, она не упала бы.
Когда Бонни взяла девочку на руки, Люси открыла глаза и перестала плакать. Но на ее личике не появилось того спокойного удовлетворения, какое появляется у детей, знающих, что о них позаботятся. При виде матери она не заулыбалась, как это делают большинство детей в таком возрасте. Бровки Люси нахмурились, в глазах появилось беспокойство и тревога. Казалось, она чувствует страх матери и неуверенность в будущем.
Белье в корзинке, одеяльце и одежка Люси были покрыты пятнами засохшей рвоты. На одежке Бонни заметила свежие коричневые пятна – подгузник не выдержал. У Люси уже третий день были рвота и диарея, и Бонни знала, что нужно пойти к врачу, но для этого придется зарегистрироваться в компьютерной системе – и тогда приход социального работника станет лишь вопросом времени. Пока что никто не знал, где она находится, даже ее мать. О существовании Люси знали только в больнице, где родилась девочка, а больница находилась в ста милях отсюда.
Бонни пощупала лоб девочки. К счастью, лоб оказался не горячим, значит, температуры у Люси нет. Бонни надеялась и молилась, чтобы природа взяла свое и Люси стало лучше просто так, хотя она не представляла, сколько времени на это уйдет. Не обращая внимания на беспорядок в комнате, Бонни понесла дочь в ванную и включила свет. Грязная плитка вся растрескалась, старую ванну покрывали желтые пятна. В жалкий линолеум намертво въелись пятна от подтекающего унитаза, потолок почернел из-за протекающей крыши. Как и во всей квартире, в ванной было холодно, между плитками, по бортику ванны и вокруг окна чернела плесень. Открыть окно было невозможно, но от ветра оно постоянно стучало. Бонни знала, что это помещение – как и остальные, которыми ей было позволено пользоваться: гостиная и кухня, – для нормальной жизни не подходит. Айвен это тоже знал. Бонни не жаловалась, потому что ей некуда было идти. Двери двух спален были заперты, а ключи хранились у Айвена. Он никогда не говорил ей, что находится в этих комнатах, а она не осмеливалась спросить.