Ты для меня одна - стр. 38
После втыка Марго за ночной дебош остальные девчонки засели в гостиной за уроки. Занимаются круглый год. Близняхи доложили, что Мэл убежала от них и закрылась у себя. Выхожу на улицу, комната Мэл на первом этаже. Давно к дамам в окно не лазал, в институте, наверное, последний раз. Рама открыта, но так просто до подоконника не допрыгнешь. Толкаю к стене телегу, выкрашенную королевой в веселенький поросячий цвет. Влезаю посреди роз, стараясь не раздавить их. Если Марго меня сейчас увидит, лучше мне было бы не рождаться на свет. Всю плешь прожрёт за свои саженцы.
Подцепляю двумя пальцами москитную сетку, проталкиваю её вовнутрь и сам влезаю следом. Мэл лежит на постели в своей любимой военной «песочке» и смотрит в потолок. Штаны-шаровары с двадцатью карманами, майка обтягивает вполне приличную грудь. Наверное, впервые в жизни смотрю на Мэл глазами мужчины, а не отца. Виноват, конечно, перед ней. Все в семье у меня девочки-девочки, а эта конь… А впрочем, не такой уж конь. Вполне себе кобылка.
— Что ты уставился? — Мэл открывает глаза и рывком садится на постели, что-то пряча в кулаке. Садится, как я. Ноги врастопырку, локти на колени. Хорошо, на пол не сплёвывает. Но я дома тоже не плююсь. — Да, я люблю Диму.
Подбираю с пола разбитую рамку с фотографией. На ней Дима обнимает Мэл за плечи, а она сжимает в руках кубок за победу на соревнованиях по стрельбе из лука. Мне раньше казалось, что Мэл держит на полке это фото из-за награды.
— Ты на папу-то батон не кроши, — быстро пресекаю подростковое хамство. Пятьдесят приседаний, и больше нет сил дерзить родителям. Но сейчас другой случай. Вытаскиваю осколки из рамки и ставлю её без стекла на место. А эти двое хорошо смотрятся. — Любишь, молодец. Замуж пойдёшь за Волконского?
— Да я с ним слова больше не скажу! — Мэл прижимает сжатый кулак к груди. До увлечения карате она занималась боксом. Несмотря на перчатки, костяшки слегка разбиты.
Сажусь рядом с дочкой на постель и обхватываю одной рукой кровинушку за крепкие плечи:
— Излишняя гордость стоила нам с твоей мамой шести лет разлуки, — касаюсь губами виска дочери. — Мне безумно жалко, что эти годы моей жизни я просыпался без неё. Мы до сих пор пытаемся наверстать упущенное.
— Дима не любит меня, — слёзы опять катятся в три ручья по девичьим щекам. — Он Марусю увёз! И цветы ей знаешь какие подарил!
— Они просто друзья, малыш! Я тебе потом как-нибудь расскажу, как они на шухере вместе стояли и мамку нашу спасли. Иди к папе, солнце моё!
Мэл утыкается мне в колени, всхлипывая и шмыгая носом. Глажу дочку по густым, светлым, как у матери, волосам. Димке всегда нравились рыженькие да шатеночки. А не взяться ли мне за персональный проект «Охмури друга»? Димон всю жизнь от нас живёт особняком, хотя беспрекословно признаёт меня вожаком. Он гениальный финансист, обходительный, порядочный — всегда женится, если запал на дамочку. Не скачет, как наш аксакал в лучшие годы, из постели в постель. Генетика опять же хорошая. Так-с, Мэл шестнадцать, Димону сорок пять. Через два года свадебку сыграем. Разница большая, конечно, но старый конь борозды не портит. А этот вроде ещё и пашет. Нынешнее шибанутое поколение меня напрягает. Ни из офиса, ни из футбольной команды никто мне в зятьях не видится. Короче, Димона надо брать, пока очередная дива его не прикрутила. Опять же сын у него.