Ты 24 - стр. 4

Южные сны.

Вот и вся цикличность – месяц скользит по дуге, медленно поднимаясь из воды медным острым клинком. И чем выше, тем ярче сверкает его полукруг, и тем холоднее блестит край. Мне кажется, он мне подмигивает.

Последний раз я видела тебя в Петербурге. Мы молча едем по набережной Обводного канала, и мимо изредка, дребезжа, проезжают одинокие машины с тусклыми фарами. Вот и всё, о чем можно было мечтать.

Тебе не нравится, что я еду по центру полосы, а мне не хочется жаться к краю дороги, когда вся набережная – только моя.

Тебе уступить правый ряд?

Мне не нужен правый ряд. Я хочу, чтобы ты просто уступил.

Это было лето, но казалось, что оно наступит еще нескоро. «Какое лето, о чем ты? Это вечность». Целая вечность.

Это было это же лето.

Мы не разговариваем, просто крутим педали в темноте полупустой дороги. Я всё время смотрю на асфальт и на твою тень. То есть на тебя и твой велосипед.

Твой велосипед.

Мне кажется, я влюблена в твой велосипед.

Он мерещится мне повсюду: боковое зрение цепляется за любой быстродвижущийся объект на дороге, взгляд ищет гладкую блестящую раму, даже когда тебя не может быть рядом. Треск крутящейся цепи, реакция, поворот головы. Не ты.

Над крышей большого здания то ли фабрики, то ли электростанции на той стороне реки показалась она. Огромная, круглая, полная. В ней было что-то зловещее и многозначительное, особенно потому, что мы видели ее вместе. Мне показалось, что сейчас это важно. Доказательство.

Мне хотелось приблизиться к ней, и еще чтобы ты смотрел на нее тоже. Кажется, ты смотрел, и мне казалось, что в этот момент у нас появилось что-то общее. Мне хотелось, чтобы и ты хотел, чтобы я на нее смотрела.

Но ты даже не смотришь на меня.

Я устала.

В три утра мы сидим в обшарпанной забегаловке на углу проспекта и едим горячие лепешки. Ты отходишь от кассы и обнимаешь меня за плечи. Это странно. Ты никогда так не делаешь. Это еще более странно, потому что вчера, сидя в саду, мы вроде бы всё решили, но вот мы опять здесь, вдвоем, и ты почему-то опять держишь меня за руку.

Наши велосипеды стоят у стены, педалями в педали, рулем к рулю. Пьяный мужик за соседним столиком пристает к старшеклассницам с густо накрашенными глазами. Что-то о любви. После пары предупреждений два здоровых араба берут его под руки и вышвыривают на улицу.

В нашем кафе так себя не ведут.

О да, блядь, не ведут.

В дальнем углу двухметровый амбал в кожаном плаще одной рукой ест лепешку, перебирая пальцами свободной руки что-то наподобие четок. Перед ним на столе в темной обложке лежит толстая потрепанная книга с изображением рун. В этом параде сумасшедших нам, кажется, самое место. Ад пуст.