Твоя половина мира - стр. 16
Убить его могла либо абсолютно безвыходная ситуация, в которой любое действие – гибель… но в это Тиль не очень-то верил… Либо… Полушина убил такой же, как он сам. Это сделал тот, кому он не смог противостоять. Форвард, фронтсайтер… Как Алекса. Да, Насич называл их всех фронтсайтерами. Полушин называл иначе, и его тоже…
Пистолет. «Стейджер». Вы что-нибудь о них слышали? Не удивительно, ведь они бесшумные. Простите, на этой работе быстро черствеешь… Композитная пуля. Вы в курсе, да? Нет, не беспокойтесь, его пощадили, второй выстрел был в сердце. Он не мучился. Когда?.. Совсем недавно, под утро. Вот только что увезли тело, мы еще даже осмотр не закончили. Так были у него враги или нет? Сосредоточьтесь, герр Мэйн, прошу вас.
Тиль и так был предельно сосредоточен. Ах, да, просили-то его не здесь и не сейчас. Следователь произнес бы эту фразу, если бы Тиль попал в точку. И в одном из вариантов он попадает. Так что же он ему?.. Простая история: познакомились с женщиной, и оба в нее влюбились. И Полушин благородно отошел в сторону – не желал мешать другу. Хотя сейчас, после стольких лет, Тиль понимает, что Фёдор любил гораздо сильней…
Вот на это он господина Ефимова и подцепил. Вернее, подцедил бы. Если бы выдал всю эту чушь. Вероятно, следователь побывал в похожем переплете, и… ну конечно! Ему мечталось, что друг уступит. О таком друге мечтают все. И никому не придет в голову, что уступить должен он сам.
Тиль продолжал что-то плести – про горнолыжный курорт, про то, как ребенок сломал ногу, и они с Федей несли его до базы, – и продолжал щупать варианты. Лично ему пока ничто не угрожало, поэтому форвертс и не проснулся, а специально смотреть вперед по пути к Фёдору Тиль считал бестактным. Полушин был слабым форвардом и со временем становился всё слабее.
Фёдору было под пятьдесят, он появился первым. Когда ему исполнилось семь лет, он вдруг начал ощущать в себе чье-то присутствие. Родители целый год таскали его по психологам, пока Федя сам не понял, что с ним случилось. Он был уже не один, а вместе с Алексом Насичем – карапузом, гукающим где-то в Ирландии и знающим заранее, чем и во сколько его покормят.
Федя сказал, что у него всё прошло, и стал нормальным ребенком – иногда случайно отвечавшим на вопросы, которые ему еще только собирались задать. Он чувствовал: в скором времени родятся и другие. Рано или поздно о них станет известно, и их начнут искать. И обязательно найдут, всех до последнего. Это было ясно и без форвертс.
Больше всего Полушин хотел быть обычным. Он ненавидел свой дар и глушил его транквилизаторами, пока не превратил себя в инвалида, а форвертс – в банальную интуицию. Он и так почти убил себя. Но почему-то сейчас, когда он стал настолько же безопасен, насколько и бесполезен, кому-то понадобилась его физическая смерть.