Творить добро и мир любить. Выпуск 2 - стр. 7
Нависло знакомое, томительно-неприятное напряжение. Дети затихли, живо припомнив случавшиеся размолвки, кот отвалил подальше от ног хозяев. Нужно было что-то делать, как-то разрядить атмосферу.
– Представляешь, – оживился Славик, – застал соседского Витька за утоплением котёнка в познавательно-развлекательных целях.
Кот остервенело фыркнул:
– Жаль, меня там не было!
А Татьяна в упор взглянула на мужа.
– Значит, вырастет настоящим мужчиной, не то что некоторые.
– Да, я знаю, что тебе нравятся настоящие мужчины… Извини.
Ничего, он ещё докажет…
Вячеслав тихо вздохнул, откусывая приготовленный женой, а не кулинарным принтером пирог и совершенно не замечая его чудесного вкуса. Мысль о дуплении полностью владела им.
Да, он глубоко понимает и принимает для самого себя, что дубли полностью идентичны ему самому, и поэтому после окончания стройки будет рационально оставить наиболее хорошо сохранившийся экземпляр из всех пяти, можно ведь ногу сломать или ещё что.
Эти мысли выбора были не новы, и в нравоучительных передачах Динамики социальной этики не раз очень подробно и доходчиво доносились до каждого. Так что тут нет сомнений: будет оставлен наиболее подходящий.
Когда он последний раз сохранялся?.. Вспомнить не получалось, а к терминалу тянуть ладошку с чипом было неохота.
Детей архивировали достаточно часто, чтобы пропало не более одного-двух пропущенных в гимназии дней. Стоило это до смешного мало: 10 битков. А сделать копию, т. е. сохраниться и тут же дуплировать ещё нескольких, – ещё по 10 битков на морду. При его заработке 640 битков в неделю это – не деньги.
Вот опять он думает о себе, забывая, что у его детей свои, не менее насущные, проблемы, в которые он всё ещё недостаточно вник.
Из-за частых детских сохранений бытие стало очень своеобразным: молодые совершенно ничего не боялись, зная, что чуть что – их восстановят. Любые сумасбродства проходили безнаказанно. Любые попытки повлиять на ребёнка считались попранием его самобытности. Лишь после гимназии и то не скоро шла на убыль эта анархическая необузданность. Зато можно было научиться любым, самым опасным, трюкам и само отношение к смерти становилось рациональным, а не трагическим. Сегодня никто из нормальных людей не боялся декогеренции.
Доходило до того, что родственники не спешили восстановить своего погибшего члена семьи, отдыхая от его нравов, были случаи, что совершенно чужие люди инициировали его восстановление – те, кто больше был заинтересован в жизни погибшего. Так возникали новые этические нормы социальной значимости.