Творцы - стр. 12
Знал, чем грозить, сволочь. Петр Евгеньевич долго думать не будет и сразу позвонит ее матери. Маму беспокоить не хотелось, она и так прилетала недавно, когда Лана сломала руку. Левую, что усугубляло ситуацию, потому что Лана была как раз левшой. И если в детстве материнская забота радовала, сейчас пришлось доказывать, что она и с правой прекрасно справляется. Так что до вызова матери в Питер доводить не следовало – в конце концов, у той своя жизнь и свои заботы.
– Хорошо, – Лана кивнула и посмотрела на выход. – Можно идти, или вы решили помочь мне сломать руку еще раз? Чтобы я подольше не возвращалась?
– Как по мне, так совсем не приходи больше.
Алексей Юрьевич разжал хватку и отступил в сторону, давая пройти. Завсегдатаи, внимательно наблюдавшие, как Лану отчитывали, спешно возвращались к своим занятиям, всем своим видом показывая, что вообще не при делах. В основном это были молодые парни до тридцати, для которых прокачанная бицуха являлась смыслом жизни. Тупые, озабоченные, с зашкаливающим тестостероном. Когда она по совету Петра Евгеньевича пришла в этот спортзал, на нее тут в прямом смысле делались ставки: кто и как быстро сумеет затащить ее в постель. Ибо девушка, сначала лупившая грушу без перчаток, а потом ревевшая на лавочке в коридоре, казалась легкой добычей, прямо-таки мечтающей, чтобы ее утешили. Но реветь она вскоре прекратила, и от нее отстали. Потому что утереть слезы плаксе хотели многие, иметь дело с бешеной сукой, как ее тут прозвали, – никто. Вот и сейчас отворачивались, стоило ей, проходя мимо, посмотреть в глаза.
«И кто еще из нас девочка?» – закрывая за собой дверь, подумала Лана.
Домой не хотелось. Да и злость требовала хоть какого-то выхода, а из всех возможных вариантов оставался лишь один – пройтись пешком. Спортзал находился от дома не близко, но сейчас это было хорошо: успокоится, устанет, уснет не под утро. Или хотя бы два первых пункта. Телефон недавно из сервисного центра, заменили аккумулятор, теперь заряда батарейки хватит, чтобы всю дорогу Кори Тейлор составлял ей компанию.
«Любовь, – подумала она, выйдя на улицу. – Какая, к черту, могла быть любовь, если я сразу забыла и имя, и внешность, и только боль внутри сводила с ума?»
Лечившие ее психиатры боль выскребли, оставив внутри звенящую пустоту размером со вселенную. И когда она шла по постепенно погружающимся во тьму улицам Питера, сквозь нее проносился ветер, заполняя сознание до краев. И казалось, что ее нет. Какое прекрасное чувство! И она шла, не замечая ничего, кроме дороги под ногами. С таким же успехом по сторонам от нее могли пылать жаром пустыня Сахара или шуметь прибрежные волны Тихого океана – ничего не имело значения, кроме возможности идти, ветра и голоса Кори Тейлора, умоляющего отпустить его, если она действительно любит. Любили ли ее, если боль утраты до сих пор держала?