Творчество и потенциал. Выпуск 4 - стр. 31
Мальчик отрицательно мотнул головой. Знал бы дед, как ему хорошо… Так хорошо, что его ноги дрожали от приятной слабости, накатившей на него. Подступавшая к нему сладостная дремота была похожа на ту, что охватывала его всякий раз, когда он, лежа в постели, поглаживал свое тело.
Но тогда он обычно чувствовал еще стыд, понимая, что совершает нечто запретное. Сейчас ощущения стыда не было.
Эжен доплелся до своей комнаты, упал на постель и сразу уснул.
Проснулся он под вечер. За ужином дед с бабкой по обыкновению молчали.
– Могу я узнать? – решился Эжен.
Дед перевел на него взгляд, до сих пор блуждающий по картинам, висящим в столовой, пошевелил деснами, пережевывая пищу, затем вынул из-за ворота сорочки салфетку, промокнул совершенно сухие губы и медленно положил салфетку на стол.
– Разумеется. Девушка уволена. Она не затруднила себя оправданиями…
Пряно запахло цветами, стоящими в вазах, впрочем, как и всегда вечером.
Эжен был совершенно доволен. Нет, его цель узнать о своем отце не изменилась. Но только дураки слепо стремятся к цели, не замечая ничего вокруг. Он не спешит.
Впервые ему было комфортно с дедом и бабушкой.
Пребывание матери в больнице затянулось на долгий срок.
Это было странное заведение: посещения там не разрешались. Острая вначале тоска по маме притупилась, уступив место новым открытиям в жизни Эжена.
Он открывал самого себя – удивляясь тому, что раскрывалось в нем, тому, чего он не мог и ожидать, что волновало его и даже пугало, но неизменно манило к продолжению этого процесса. У него начал ломаться голос, и новые нотки нравились ему. Он стал говорить чуть медленнее, чтобы не дать сорваться приятному мужскому тембру на детские, визгливые (как ему теперь казалось) нотки.
Приближался день рождения Эжена. Двадцатого апреля ему исполнялось тринадцать лет.
Глава VIII
Мадемуазель
Осенним прохладным вечером редким прохожим улицы Рю де Ришелье встретился молодой человек лет шестнадцати-семнадцати, одетый в легкое драповое пальто с приподнятым по погоде воротником, строгие брюки и элегантные туфли из мягкой кожи.
На шее юноши было повязано шелковое кашне, ровно на полтона светлее пальто. Перчатки, тоже под цвет шарфа, безупречно облегали узкие кисти рук. Стрижка, которая, надо отметить, очень ему шла, была тоже будто бы на полтона консервативнее остромодных тенденций. Длина волос не переходила грань приличий, цвет их был, скорее всего, натуральным – платиновый блондин с медовым оттенком. Волосы были не прямыми и не вьющимися – такие называют «послушными». Они прекрасно смотрятся в любой форме стрижки, ложась покорными завитками.