Тунисские напевы - стр. 13
Она подняла голову.
– А тебя зовут Гайна, да ведь?
– Гайдэ.
– Ах, ну значит, я не расслышала. Ты протестуешь с чадрой, это я понимаю. Да что там? – Гайнияр запнулась, её полное тело неловко качнулось под светом лампы. – Ты ведь знала, куда ехала. Да и сама ехала. Ты издалека? Сколько тебе лет? Ну…
Гайдэ угадывала на что отвечать. Встав с ложе, она прошлась по комнате. Гайнияр невольно наблюдала за ней, будто силясь разглядеть какое-то чувство.
– Я из Греции, – начала Гайдэ. – Лет мне восемнадцать. И да, я знала, куда ехала, ты права. И сама поехала. А всё же на сердце нелегко.
– Понимаю, – вздохнула Гайнияр, и глаза её засветились той странной добротой, какая есть только в людях несколько полноватых, угловатых и неуклюжих. – Ничего, привыкнешь. Тебя ещё не скоро к господину на ложе поведут. Сначала будут обучать: танцу, манерам, речам даже. Вздор, да что делать.
– А ты сама, откуда? – не выдержала Гайдэ и женское любопытство взяло верх.
– Я отсюда, но моя мать пленница из-за моря, поэтому я не арабка и не туниска.
– А давно здесь?
– Да с год.
И так девушки немного помолчали, а потом нашли тему и разговорились, как это обыкновенно бывает с девушками. Речь шла о безделицах, о повседневных делах и каких-то забавных историях, рассказывая которые Гайнияр задорно смеялась. От этого беспечного смеха Гайдэ казалось, будто она уже давно знакома с ней.
Тут в комнату влетела Мусифа. Длинный шлейф полупрозрачной ткани вился за ней и повсюду разливал сладкий аромат, одной ей свойственный. Чёрные бровки её нахмурились.
– А чего это вы здесь секретничаете? – обиженно произнесла она, уперев руки в бока. – Гайнияр, так не честно! Я тоже хочу с новенькой поболтать. Так подруги не поступают! Меня зовут Мусифа.
– Меня Гайдэ, – отвечала гречанка.
И Мусифа присоединилась к беседе, словно первая часть разговора происходила при ней. Она вела себя легко и будто знала, что ей хотят сказать в следующее мгновение. Душа её не дичилась новых людей, не стремилась показать себя умнее или лучше, чем она была на самом деле. Оттого Гайдэ ещё больше разомлела, начала говорить откровеннее и чаще. И теперь, когда все расходились по спальням и факелы гасли на улицах, они всё ещё говорили о чём-то.
– Малей старый и уродливый, фи! – корчилась Мусифа, морща прекрасный носик, чем смешила подруг. – Он всё живёт рассказами о могуществе и власти Османских евнухов и думает, что здесь ему будет тоже. Да только здесь подражают, а подражание почти всегда хуже. Вот и гаремы у нас не такие роскошные. Тут Мусифа принялась рассуждать о всевозможных украшениях, тканях, заморских зверях и угощениях, подаваемых наложницам в Османской империи; так бы она проговорила до самой ночи, если бы Гайдэ не перебила её.