Туман над Токио - стр. 19

Не прошло и года, как моей кареглазой подруги не стало. В юности как-то хорватская гадалка, посмотрев на её ладонь, предсказала Рубене раннюю смерть. Так и легло. Рубена скончалась в возрасте 41 год. Она была необычайно красива в день погребальной церемонии, засыпанная белыми гвоздиками, улыбающаяся чарующей своей широкой улыбкой. Огава-сенсей, видевший, по роду своей профессии, множество мёртвых тел, признался, что никогда не встречал такой ликующей улыбки у покойников. И однозначно добавил: «Красавица».

В очередном телефонном разговоре Огава-сенсей попросил меня купить в магазине много цветов и положить их от его имени на могилу папы.

Мой отпуск заканчивался, и я всё чаще обнимала маму, умоляя не печалиться из-за моего отъезда и обещая приехать быстро, всего через четыре месяца, до новогодних праздников.

Назвавшись груздем, я готовилась лезть в кузов. Сначала вяло, но затем завелась. Купив несколько учебников по актёрскому мастерству, и в первую очередь по системе Станиславского, я упражнялась, обучаясь на театральную «звезду». Мама говорила, что у меня это получается, как у Катрин Денёв. Потому что слепо верила в меня, в мою уникальность. Потому что пуповина, обрезанная при моём рождении, всё ещё пульсировала, связывая нас с мамой узами тихой, без громких слов, вечной любви.

Снова скоростной поезд Синкансэн мчал меня к лаврам. Для противостояния личным обстоятельствам я вооружилась медикаментами от высокой температуры, антибиотиками от кишечных вирусов, лекарствами от тошноты, рвоты, а только что сделанная Огава-сенсеем противогриппозная вакцина уже вырабатывала в моей крови антитела, образуя защитный иммунный ответ.

Я нашла себе замену – преподавателя французского языка и культуры, и договорилась с администрацией университета об отпуске на полгода. По правде говоря, я была убеждена в том, что больше в университет не вернусь.

Мысли о смене профессии наседали. Мой верхний господин – сознание – щекотал мне нервы, бил по самолюбию, заставлял встать в позицию «из пешек в дамки». Окружающие меня в Тохоку милые, добрые, не знаменитые люди стали казаться чрезвычайно скучными, с мелочными желаниями и приземлёнными требованиями к жизни. Кто-то каждое утро с удовольствием выбивал на балконе матрасы «футон» и любовно развешивал бельё, кого-то заедали распри с родственниками из-за дележа наследства, кто-то бегал по магазинам и покупал дорогую бижутерию и брендовские сумки, потому что не имел другой, высшей цели.

Обучая своих студентов условному наклонению французского языка, я разочарованно констатировала тот факт, что девятнадцатилетние девушки и парни не в состоянии предъявить жизни дерзкий ультиматум. С третьего курса их терзали страхи не найти после университета работу, и это плачевно отражалось на условном наклонении. После тщательного раздумья, дома, со словарём, они выдавали мне фразы типа: «Если бы я была волшебницей, то с лёгкостью нашла бы работу ответственной за производство бантиков для плюшевых кошечек Кити-чан». Или: «Если бы у меня была волшебная палочка, то я взмахнул бы ею и попал на работу в агентство по недвижимости». «А не хотели бы вы стать личным переводчиком премьер-министра?» – задавала вопрос я. «Или работать боссом на первом канале телевизионной корпорации NHK?» Тут мечты моих студентов буксовали, и они отрицательно качали головой. Нет, сенсей, не хотели бы. Ну да, я ставила им «отлично» за грамматически правильно построенные фразы, а сама подводила печальные итоги условного наклонения: «Рождённый ползать, летать не может!»