Тума - стр. 53
– Как звать? – быстро спросил Степан.
Минька скривился, будто его укололи в ладонь…
Совладав с собой, растянул в улыбке мягкие губы.
– Именами, – ответил.
Янычар Минька обасурманился – принял магометянство. Стал он – потурнак, иначе б не попал в янычары. Новое имя его было иным.
Минька начал подъедать остывшую яишню, и помногу запивать вином, подливая в свою чашку, а Степану уже нет, ставя кувшин к себе ближе. Кому надо – дотянется.
Доели молча, и только тогда Минька, утираясь скомканным рушником, предупредил:
– Слушай, Стёпка. Беседу с тобой будет вести тот, кому мы не ровня. Имя хозяина – Зульфикар. Поразмысли про то, что скажу тебе, – Минька выпрямился и снова отёр, но уже рукою, рот. – Всемилостивейший наградил тебя, не погубив. Пророк Иса присматривал за тобой все прежние годы. Разума твоего на трёх думных дьяков хватило б. Да в тот позорный день, когда ты едва не потерял живот свой, всё поменялось для тебя. Угодники твои не властны над тобою боле. Отчего ж дни твои всё ещё не кончаются, иншалла? – Минька провёл рукой по лицу, неотрывно глядя на Степана. – Длятся твои дни оттого, что есть силы более великие, чем пророк Иса. Имя ему – Аллах, да ниспошлёт он нам исполнение всех чаяний.
Откинувшись назад, Минька с пристрастием оглядывал Степана.
Будто ничего из сказанного янычаром он и не слышал, Степан сказал:
– Спаси Бог за хлеб-соль, Минька, – и во второй раз перекрестился, глядя словно бы слепыми глазами на чистый угол.
Минька вздохнул.
Распахнулся войлочный полог.
– Успенский пост нынче, последний день, – иным уже голосом говорил Минька, не глядя, тыльной стороной руки сдвигая блюда в растопыренные поспешные руки забежавшего служки, – …постился?
– Отмолю у пророка Исы, – ответил Степан. – Сам дневной намаз не пропустил?
Минька весело сморгнул: «…вот же ты собака, Степан», – означало его выраженье.
– Малой! – остановил белобрысого служку Минька.
Тот, обернувшись, склонился.
– Как звать?
– Петька, холопишка я… – глаз не поднимая, ответил тот в сальное блюдо из-под рыбы.
– Где полонили?
– Под Валуйками, в сю весну, в мае.
– Тебе ведь баяли: пойдёшь в магометянство – волю дадут?
– Так, батюшка.
– А всё отчего? Мы ж не христьяне лукавые. Тут мусульман в рабы не обращают. И всяк поверивший в Аллаха, потрудившись на хозяина в работниках, обретает вольный хлебушек свой. Ведаешь о том?
– Ведаю, батюшка, – выдохнул служка, часто моргая и глядя затравленно.
– Иди, Петро, – велел Минька, и, едва тот пропал за войлочным пологом, закончил: – Послушаешь моего хозяина – будет тебе жёнка здесь. Такие жёнки водятся тут – со всей Московии повымели! Я б каждый месяц на новой женился, когда б своей так не дорожил… И служку дадим тебе, вот мальца Петра и возьми, – и тут же, хитро скосившись, негромко добавил: – А то попортят агаряне. Им тут иной раз – всё едино: что девка, что малец, что овца.