Тсс…кажется, я беременна - стр. 20
И инсталляция того самого, исконно мужского органа во всю стену, отнюдь не было самой странной и отвратительной в своих размерах и подробностях композицией.
Как например вам картина, на которой изображены глаза, наполненные червями? Или женская грудь в окружении бравых молодцев в ожидании молока? А скульптура писающего сразу во все стороны мальчика? А женщина, пребывающая головой в унитазе? А человекособака или мужчина, высиживающий куриное яйцо?
Впрочем, может яйцо там было и не куриное вовсе, Юна сильно не разглядывала.
Она честно пыталась строить умное лицо и заинтересованно рассматривала первые пять экспонатов, но примерно на десятом Синицына сломалась.
Хватаясь за живот, готовый вот-вот превратиться в камень, Юнона направилась к скамейке, не замечая никого и ничего вокруг. Перед глазами то и дело возникал тот мужик на насесте и ее знатно штормило. Она уже почти приземлилась на странно вида лавочку. Почти… Юна практически села, как вдруг ее стошнило прямо на чужие отутюженные синие брюки.
– И вам добрый вечер! – ответили брюки.
Юна стрелой вылетела из зала. Могла бы – и через окно бы вышла. Благо этаж первый. Такого стыда она никогда в жизни прежде не испытывала и сейчас не знала, что нужно делать кроме как бежать.
И она бежала, пока не оказалась у родного подъезда. Низ живота нещадно ныл, и Юнона приземлилась на лавочку.
Так, надо успокоиться… мужика этого она может в первый и последний раз в жизни видит, нечего нервы себе трепать. Переживет как-нибудь, чай не сахарный. И вообще, она же честно обещала Ляле вступить в ряды городских сумасшедших, точнее феминисток, а значит одному она уже считай отомстила. Правда неясно пока за что, но все равно! Можно сказать экзамен пройден.
Синицына успокоила себя таким образом и домой пришла почти не расстроенная.
Встречать ее из кухни вышла мама. Сейчас она вся была в муке – лепила пельмени.
– Ну как искусство, дочка? – участливо спросила Наталья.
– Да какое там… Вот твои пельмени – это искусство. А то, что там на выставке – даже говорить стыдно. Ты лучше не спрашивай. Я как рожу – обязательно расскажу. А сейчас меня стошнит, стоит только слово молвить, мам.
– Искусство – это краденую тачку по полной стоимости перепродать, а не ваши пельмени с писающими мальчонками, – наставительно произнесла бабуля, одним глазом высунувшаяся из зала.
Папа обречённо вглядывался в карты в своей руке и по всему было видно, что теща его вновь обыграла.
Нет, ну ничему жизнь человека не учит. Уж сколько раз твердили папе, а толку ноль. Всякий раз Клавдия уговаривает его сыграть «всего одну партеечку» и затягивается эта «одна» партеечку порой на ночь.