Труды по россиеведению. Выпуск 5 - стр. 12

Типологически сходным образом преображался послесталинский СССР. В нем тоже сложился «внутренний Запад» – из вызовов НТР, глобализации, разрядки, послевоенной гуманизации и социализации (в смысле: «больше социализма») Европы. Он, конечно, был другим, чем в дореволюционной России: не «верхним» общественным слоем (подобно дворянству), а вестернизированной «прослойкой», осваивавшей западные потребительские стандарты и транслировавшей их (как желанную модель/образ жизни) «в массы». Общество-то уже было массовым. Но тема свободы – в иных, конечно, формах – была ведущей и для представителей этих страт. Хотя «советский Запад» мыслил «освобождение» как торжество потребительской свободы и был гораздо менее просвещенным и неизмеримо более конформным, чем исторический предшественник, его представители «работали» на открытие страны, ее синхронизацию с мировыми ритмами. То есть выполняли свою традиционную социальную роль – искушали «системное большинство» призраком свободы и дарами «мира потребления» (материальными, интеллектуальными, культурными). Большинство, надо сказать, искушения не выдержало и легко сдало систему. Пользуясь «дарами», всячески поносит «искусителей», перекладывая на них груз ответственности за крах «старого порядка».

Итак, тип свободного человека не случаен и для нашего, по преимуществу несвободного общества. Он создан (как и многое у нас, «сверху» – властью) для контактов с внешним (а именно: западным) миром – чтобы осовременивать свой, русский. Поэтому его западничество (и вольнодумство или, по-русски, инакомыслие, и антисистемность) – не случайность, а результат истории, своеобразия русского развития. Притом что он несовместим с этим типом общества, которое упорно сохраняет и сберегает себя как несвободное, свободный русский человек постоянно ищет в нем свое место. И в этом его историческое право. Но на каждом очередном переломе от свободы – к несвободе этот поиск становится небезопасным и даже трагическим.

В начале 2010-х поиск обрел форму, для нас неожиданную и странную: Болотной. Это тоже реакция на перестроечное время, но реакция положительная. Болотная – бунт человека, осознавшего себя свободным, а общество, в котором он живет, – несвободным. Это выступление по сути своей не антивластное (хотя оно обрело форму политического протеста), а антисистемное: за свободу и западничество как русскую традицию. Не случайно националистический консенсус «верхов» и масс образца 2014 г. является в основе своей антимайданным и антиболотным. Его характер – охранительный, запретительный. Он направлен против свободы выбора (в любой сфере, внутри и вовне страны), за восстановление права на несвободу для всех и для каждого: как всеобщего и обязательного.