Труды по россиеведению. Выпуск 3 - стр. 99
Сравнение двух этих статей показывает, что арест, содержание под стражей, согласно Наказу, лишает человека свободы, но не вольности как естественного права, поскольку он остается под защитой и во власти закона.
В некотором противоречии с такой трактовкой находится ст. 236, в которой речь идет о «проторговавшихся, или выступающих с долгами из торгов». «Для каких бы причин вкинуть его в тюрьму? – вопрошает Екатерина. – Ради чего лишить его вольности..? Ради чего подвергнуть его наказаниям, преступнику только приличным, и убедить его, чтоб он о своей честности раскаивался? Пускай почтут, если хотят, долг его за неоплатный даже до совершенного удовлетворения заимодавцев; пускай не дадут ему воли удалиться куда-нибудь без согласия на то соучастников; пускай принудят его употребить труды свои и дарования к тому, чтобы прийти в состояние удовлетворить тем, кому он должен: однако ж никогда никаким твердым доводом не можно оправдать того закона, который бы лишил его своей вольности безо всякой пользы для заимодавцев его». В данном случае очевидно, что тюремное заключение, означающее потерю свободы, приравнивается к лишению вольности как совокупности гражданских прав, в то время как сам факт финансовых долгов не рассматривается в качестве преступления, влекущего за собой подобное наказание.
Еще одно значение, в котором слово вольность употреблено в Наказе, связано со свободой торговли. Как и вольность вообще ограничена законом, так законом же должна быть ограничена и свобода торговли. При этом отсутствие таких законов обращается своей противоположностью:
«Вольность торговли не то, когда торгующим дозволяется делать, что они захотят; сие было бы больше рабство оной» (ст. 321).
Необходимо заметить, что сравнение русского текста Наказа с французским показывает, что словоупотребление, несмотря на отмеченные неясности, безусловно, было осмысленным, поскольку русские свобода и вольность во французском тексте соответствуют слову liberté, и, значит, Екатерина и ее помощники не могли не задумываться о том, каким именно словом воспользоваться в определенном контексте. Совершенно не случайно поэтому, как упоминает А.М. Песков, при публикации в 1789 г. в русских газетах «Декларации прав человека и гражданина» liberté вновь перевели как вольность, тем более что соответствующий текст («Всякое общество обязано иметь главным предметом бытия своего соблюдение естественных и забвению не подлежащих прав человека. Права сии суть: Вольность, Собственность, Безопасность и Противуборство угнетению <…>. Вольность состоит в том, чтобы делать все то, что другому вреда не наносит») имел явную перекличку с Наказом (14).