Трудовые будни барышни-попаданки 5 - стр. 14
Да уж… Проще рассказать, откуда дети берутся. Тем более до этого возраста Лизоньке расти и расти, а так она уже сейчас маленькая барыня среди подневольной обслуги.
И я рассказала, как когда-то на южные рубежи России нападали ордынцы, сжигали села, уводили людей в настоящее рабство, в гаремы и на галеры. О гаремных евнухах и том, как пополнялась капелла в Ватикане, говорить не стала. Дворяне, или, как их тогда называли, боярские дети, были обязаны служить в армии и на границе, отражать набеги. Чтобы они не думали о пропитании, им давали села с крестьянами. Крестьянин не мог уйти из поместья, но и дворянин – с царской службы. Пояснила кратко про Юрьев день: сначала был, а потом «вот тебе, бабушка…».
Потом Россия стала империей, дворяне получили личную вольность, но крепостное право осталось. По привычке, объяснила я, и Лиза кивнула – понимала значение слова.
– Во многих странах было так же, но теперь почти везде крепостных нет, – сказала я. – В России их тоже не будет, мы до этих времен доживем. А пока помещики, если уважают себя, должны уважать крепостных. Обращаться с ними как со свободными работниками. Учиться жить так, словно все вокруг свободны.
– Маменька, но почему и Щетинины, и Барановы, и Берги, да почти все остальные соседи, мужиков не уважают? – удивилась Лизонька.
– Для тебя это ничего не значит. Иногда дети разоряют птичьи гнезда. Если другие это делают, ты же сама так не сделаешь?
Лизонька кивнула. И с этой поры была так вежлива с горничными и конюхами, что Павловна удивленно кряхтела.
Степка, самый умный крепостной из Лизонькиного окружения, правда уже бывший, уехал в Москву с маменькой и отчимом. И затерялся вместе с семьей. Сколько раз я ругала себя, что не оставила мальчишку… Точнее, не попросила Лушу его оставить. Парень – умница, спокойный лидер в любой компании. Если таким сохранился бы к юности, стал бы одним из лучших моих менеджеров.
А теперь непонятно что с ним. Года три приходили письма от Луши, писанные Степиной рукой. Умеренно жаловалась: муж поначалу держался, потом запил, уволили. Совсем не опустился, почерк сохранился, пишет прошения за два пятака: один семье на хлеб, другой на водку.
Показалось или нет, но письма проходили Степину цензуру: ни слез, ни жалоб. Ведь не попросишь: «Заберите меня от мужа». Пару раз мой приказчик посещал семью, передавал в руки Луше вспоможение. По его отчету поняла: жизнь у них – ужас. Но не «ужас-ужас-ужас».
Вот только в нынешнюю поездку Лушиной семьи по адресу не оказалось. Я, будто чувствовала, навестила в самый ранний час, без Лизоньки. В доме новые жильцы, прежние съехали в Рождественский пост. Куда – неведомо. Судя по отзывам соседей, явно в поисках жилья подешевле.