Труба и другие лабиринты - стр. 13
Так завершалось письмо. И хотя никто, кроме жителей дома номер девять по Завражной, не видел его своими глазами – те, кто слышал о нем, уверяли, что оно повторялось слово в слово во всех двадцати четырех отправлениях. А иные утверждали обратное: будто письма сильно различались в выражениях, и в каждой квартире получили свое послание, где одних называли «уважаемые соседи», других – «дорогие товарищи», а некоторых – «дамы и господа».
6
И вот имена тех, кто[36] пошел, увлеченный письмом, на переговоры.
С первого этажа поднялись Подблюдновы, Чихоносовы и Кочемасовы с сыновьями.
Со второго: Сморчковы, Тимашевы и семейство Агранян.
С третьего: Бирюковы, Волковы и Одинцовы.
С четвертого: Аргамаковы, Буртасовы и Можарские.
С пятого: Ушуевы, Любятовы и Невеличко.
С шестого: Каракорумовы и Сорокоумовы с сестрою Полянской.
С седьмого: Урочковы и Волотовские с дочерью и зятем Сливченко.
С восьмого: Зыряновы, Эрзяновы и Мордовцевы с внуками Подлисовыми.
С девятого: Бочашниковы и братья греки Адельфи[37].
И сначала пришли к Застрахову, но в те дни был он почему-то хмелен и несловесен[38], и тогда отправились к Мусе.
И стали роптать, спрашивая: «Что это? Откуда? Кто первый и кто последний?»
И Муса обнадежил одних, выслушал других, ответил третьим, но пришедшие не верили и не уставали препираться, а он устал. И стал спотыкаться на простых словах, и замахал руками, чтобы разошлись до утра, а сам поспешил к Шафирову.
«Не могу, – сказал он соседу. – Приходи помочь мне, или говори с ними сам. А меня воротит от дующих на узлы[39]».
Шафиров не понял.
«Ётунхейм![40] – сказал Муса, как бы злословя. – Невозможно слушать завистников. И лучше посторониться от тех, кто дует на узлы, а также на стыки, стяжки и штуцера, а еще на фланцы, шарниры, вентили или на суставы и фаланги пальцев. И нет сил глядеть на тех, кто боится, но лезет под покрывало. И потому я отворачиваюсь и прибегаю к помощи рассвета».
Шафиров кивнул: утро вечера мудренее.
А когда на другой день начали подниматься к нему и снова допытываться: «Почему такое? Где доля от поделенного? И кто главный, чтобы наделять?» – он отвечал не сразу, но выждал, пока наговорятся.
И первые слова его были ясными, твердыми и острыми, как сапфир[41]: кто это пришел сюда толкаться локтями и толковать без толку, кто явился толпиться и роптать?
А потом он спросил, нет ли среди пришедших таких, которые отказались от трех тысяч и не приняли их как должное?
И в безмолвии полном еще спросил, не накрыло ли Вольгинск тенью дальних столиц, не затмило ли глаза соседям, не размягчило ли мозги умным, не развязало ли глупым языки? Разве те, кто пришли, возвели дом на Завражной? Разве собственной волей, а не волею случая приехали и расселились? Разве сами нашли пути к богатству и освоили их? И неужели доискиваться чего-то должны те, кто пришли? Чего же?