Тропами вереска - стр. 19
– Ну, и кто из нас теперь чудище лесное? – выдавила с хрипом.
Выглядел служитель знатно: лицо от укусов паучьих распухло, щеки – багровые пятна, синевы глаз не видно, потому что веки с трудом открываются, одни щелочки остались. Шея пропала, казалось, на плечах шар красный покоится, а не голова. Даже воротничок свой белый расстегнул, не сходится, видать. И мокрый весь, сутану – хоть отжимай. Похоже, так и сидел в озере, пытаясь от зуда избавиться.
– Ну что, – сказала я ласково, – наутешался ведьминской жизнью, служка? Топай в свою обитель, там тепло и кормят сытно. Надоел ты мне.
– Уговор у нас, – прошамкал так, что я еле разобрала. Язык во рту, словно черный слизень. – Не уйду, пока в Омут не проводишь.
– Да что тебе в том Омуте делать? – не сдержалась я. – Ты хоть знаешь, что это такое? Глупцы лишь думают, что в Омут войдут и Шайтас все желания их исполнит! Ты глупец, Ильмир?
– Нет. Не знаю…
– Возвращайся назад, служитель! – рассердилась я.
Он помолчал, рассматривая свои распухшие ладони.
– Нет мне дороги назад. Не к чему возвращаться, – пробубнил служитель и пошел за дверь. Сутану повесил на корягу, осколки горшка собрал, сложил в сторонке. Клинок свой подобрал, пробежал пальцами любовно, словно девушку погладил. И пошел навес достраивать.
Я вздохнула и отвернулась. Нахмурилась. Плохо дело. Такие страшнее всего: с верой в правоту свою и душой почти мертвой. А то, что у гостя моего от света души лишь бледный огонек остался, вижу, не глядя. Из таких и получаются черные ведьмаки, сильные и злобные, одолеть которых никто не в силах.
Я скрипнула зубами и пошла к очагу. Нельзя служителя в Омут пускать. Злобы много, чернь клубится, таких Шайтас любит и привечает. А сила Ильмира тем более демону понравится. Потому что сила у служки есть, хоть он того еще и не ведает, думает, слово божие его ведет…
К вечеру у служителя горячка началась, а тело так распухло, что глаза совсем открываться перестали. Когда я из леса пришла, вскочил, клинок выхватил и тычет им, как слепой кутенок. Не видит ничего. А потом понял, что я это, сел на стылую землю у порога, к стене привалился.
Я плюнула на него и в дом ушла, ужинать. Сам виноват, нечего было хватать меня. Саяна каркнула с насеста, словно заспорила.
– Сварю, – пригрозила я ей. Ворона еще головой покачала и ушла по потолочной балке в угол – думает, там я ее не достану. А я зашипела, как хлесса рассерженная, плюнула снова, но теперь в кружку. Добавила туда воды, календулы и тысячелистника накрошила, полыни горькой, боль забирающей. И пошла за порог. Сунула кружку в распухшие руки служителя.