Трон Персии. Книга первая. Наставник - стр. 13
Далее, лениво передвигая ноги и покачивая горбами, вяло плелись верблюды, гружёные всем необходимым для приемлемого существования в варварской столице капризной дочери великого царя Мидии. Среди них было и несколько, принадлежащих Дагошу и другим вельможам, забиравшим Мандану к жениху.
А Тарш пел. Находясь во главе персидской части делегации, он при любом удобном случае развлекал соплеменников то грустными историями несчастной любви, подавая их так жалостливо, что у многих на глазах наворачивались слёзы, то залихватски рассказывал о привольной жизни разбойников, грабивших караваны и не о чём не жалевших, со смехом встречавших смерть, когда их за эти проделки казнили. Пел о похождениях юноши, соблазнявшего жён высокопоставленных особ, умудрявшегося самым невероятным образом ускользнуть из лап обманутых мужей.
Причём так умело расставлял окончания и вовремя замолкал, давая возможность слушателям, самим догадаться, кого он имеет в виду. Мишенями его на грани приличия куплетов, становились в основном мидяне, но так ловко, что бесившимся сопровождающим принцессы не в чём было его упрекнуть. Персы покатывались со смеху, держась за животы. Любимец двух царей был любим и простыми воинами, уважавших его за воинскую доблесть, весёлый нрав и находчивость. А ещё за то, что выбившись из простолюдинов и сумев подняться столь высоко, не чурался их общества и вёл себя с ними, как с равными.
Дело дошло до того, что Арбаку попросил у Манданы разрешения угомонить зарвавшегося певца, но та заметила, что лучше слушать дикарские песни, чем ехать в тишине и скуке, под фырканье верблюдов и кряхтение носильщиков. По правде, она более предпочитала слушать этого варвара, а не своих рабынь. Не привыкшая к подобному, она была очарована этим голосом, когда нужно мощным, как камнепад, при необходимости становившимся томным и нежным. Когда же он исполнял свои возмутительные вирши, пение уподоблялось серебряному журчанию горного ручья.
В эти моменты Мандана приказывала служанкам отворачиваться, чтобы те не видели, как она сама прячет улыбку и как у неё краснеют уши. Надменная гордячка представляла Тарша героем его же песен – то изнывающим от тоски любовником, то грабителем, ожидающим казни, то развратным юнцом, вылезающим из чужой спальни. И хотя она и в мыслях не допускала какой-либо связи между ними, но ей очень хотелось, чтобы этот грязный варвар, незнающий манер, возжелал её. Хотела видеть его мучения от невозможности заполучить желаемое. А верхом её мечтаний было знать, что он покончил с собой, бросившись на меч, от неразделённой любви. Или хотя бы отрубили ему голову у неё на глазах, за попытку обесчестить царскую дочь.