Трогать нельзя - стр. 28
- Не пойду! Поговорим сначала!
Смотрю на нее. Наверно, тяжело, потому что она только подбородок выше вскидывает. Коза длинноногая.
Прислонилась к двери, шорты эти ее, одно название. И это в таком она по улицам ходит? Как это я пропустил…
- Ну хорошо. Поговорим. Прямо здесь?
Она медлит, чуть-чуть. Правильно, у двери -то лучше. В случае чего, свалить можно будет быстро.
- Здесь!
Тогда я делаю шаг вперед.
Она явно хочет вжаться в дверное полотно, но сдерживается. Смелая глупая коза.
Ее надо просто напугать, чтоб свалила. Потому что выволакивать ее силой из квартиры, когда сам в одном полотенце… Ну, это так себе идея.
Но сначала разговор, да?
- Говори.
- Почему ты не даешь мне нормально встречаться с парнями?
- Маленькая еще.
- Мне девятнадцать! Парочка моих одноклассниц уже детей родили!
- Мне плевать. Ты – не они. Сначала институт. Ты и так год прогуляла.
- Ты говоришь, как отец! Но ты не отец. Не смей решать, что мне надо!
- Я – твой брат и опекун.
- Не родной брат! И уже не опекун! Прекрати смотреть на меня, как на ребенка!
- Да ты и есть ребенок.
- Нет! Нет!
Татка не выдерживает моего спокойного наставительного тона, которым я давлю ее, и кричит, сжав кулаки, еле сдерживая слезы. Мне ее с одной стороны жаль, а с другой… Бл*, такая она… Прижалась к двери, смотрит на меня загнанно , глаза огромные слезами сверкают. Кошка дикая. Царапучая. Хочется погладить. Успокоить, чтоб мурлыкала.
Неправильно, Серый, неправильные мысли.
Надо прогнать.
Надо напугать.
Показать, что старший брат-мудак может быть еще большим мудаком. Чтоб просто слушалась.
Беспрекословно.
- Я – не ребенок. Ты – не мой брат! – Татка неожиданно дергается ко мне и бьет маленьким кулачком по груди.
И вот в тот же момент я перехватываю этот кулачок, резко разворачиваю к себе спиной с твердым намерением дотолкать сестру так до ее квартиры. И плевать, что раздетый. Похер!
Она – такой силы раздражитель, что про все на свете забывается!
Но Татка неожиданно тихо стонет и прижимается ко мне спиной. Голая кожа ее плеч касается моей груди.
И я замираю. Несмотря на то, что это - ожог.
Это просто невыносимо: вот так близко, вот так остро.
И стон ее еще – по нервам!
Я дурею, понимая какой-то, еще пока нормальной, не атрофированной похотью, частью мозга, что не так все происходит, не то совершенно.
Но ноги уже делают шаг, и руки сами действуют, прижимая тонкое тело сестры к двери. Она неожиданно тихо всхлипывает.
И отклоняет голову, подставляя мне беззащитную шею, сладко пахнущую кожу голого плеча, нежный затылок…