Трижды преданный - стр. 35
– Я вижу, понимаешь, – чуть гнусаво сказала она, – это же счастье, настоящее счастье, ты просто не понимаешь.
А он прекрасно ее понимал, сам глупо улыбался, глядя на дорогу, гладил Ольгины пальцы и молчал, чтобы голосом не выдать себя, отделывался невнятным мычанием и междометиями. Но Ольга этого не замечала, ей несколько дней назад заново открылся мир, и она постигала его, как ребенок, что учится ходить без помощи взрослых. Кое-как справился с собой, и в город въехал по другой дороге, повез Ольгу окольным путем. Та и не сообразила, что тут нечисто, очнулась только когда «ауди» остановилась у серого одноэтажного здания.
– Что такое? – Ольга закрутила головой, прищурилась, прочла надпись на вывеске у двери, и ущипнула Стаса за щеку. – Ты куда меня привез?
– В Загс, или сама не видишь? – нарочито грубовато сказал он, – заявление подавать. Паспорт, надеюсь, у тебя с собой?
– Да.
Стас открыл заднюю дверцу, протянул руку. Ольга поправила косу, посидела, точно в раздумьях, и сказала:
– Обязательно сейчас? Я плохо выгляжу после больницы…
Стас дернул ее за руку и вытащил из машины, хлопнул дверью.
– Плевать, – он обнял ее за талию и повел к двери, – это же не свадьба. Сколько можно ждать, в конце, концов, я больше не могу. Все, без разговоров.
Ольга послушно шла рядом, шла и улыбалась, глядя по сторонам и вверх, на ветки деревьев, листья и птиц, смотрела так, точно видела их впервые в жизни.
***
Ветер рвал конверт из рук, трепал помятые края, норовил выхватить из пальцев, но Олег держал его крепко. Повернулся спиной к ветру, вытащил потрепанный листок, развернул, еще раз прочитал строки, все до одной, начиная с «шапки» и заканчивая фамилией и телефоном исполнителя на обороте. Читал так, точно хотел найти там что-то новое, будто видел бумагу впервые в жизни и, а не выучил написанное в ней наизусть: «суд высшей инстанции рассмотрел Вашу жалобу…. Приговор оставлен без изменения…». Вот так. Все зря, чего и следовало ожидать – адвокат же предупреждал, что ничего не получится, но отец его не послушал. И не дожил полтора месяца до этого письма.
Олег сложил бумагу по сгибу, убрал в конверт и принялся рвать его на части. Сначала пополам, потом еще раз, потом еще, и так пока в руке не остались лишь клочки, белые, с неровными краями. Олег бросил их в урну у входа в столярный цех, отошел в сторонку и бессмысленно уставился на забор. И ничего не чувствовал, кроме зверской усталости, от нее клонило в сон и глаза слипались сами собой. От цеха ветром доносило едкий табачный дым, голоса, смех, мат и запах стружки. Олег поднял воротник, и смотрел на сизый перед оттепелью лес за забором, на низкое небо, на ворон, запросто сновавших над «колючкой». Два с половиной года перед глазами одно и то же, и это еще даже не половина срока, впереди еще столько же, а потом еще немного, и он свободен, можно ехать домой. Можно, но зачем? Да и не некуда – отец на свидании сказал, что продал все заработанное когда-то на полигоне: и дачу, и квартиру, переехал в хрущевку на окраине города, надеялся до последнего, что на эти деньги вытащит сына. Олег пытался его отговорить, но старик гнул свое. Выглядел паршиво – бледный, похудевший, но держался молодцом, хоть и из последних сил. А прощаясь, обронил точно ненароком, что Наташка тогда сделала аборт и куда-то пропала из города, и что если Олег попросит ей позвонить или весточку какую передать, то пусть на отца не рассчитывает.