Триумфальная арка. Ночь в Лиссабоне - стр. 90
На улице мальчишки-газетчики уже выкрикивали утренние новости. Инциденты на чешской границе. Немецкие войска подошли к Судетам. Мюнхенский пакт под угрозой.
11
Мальчишка не кричал. Только смотрел на врачей. У него еще был шок, и он пока не чувствовал боли. Равич взглянул на его раздробленную ногу.
– Сколько ему лет? – спросил он у матери.
– Что? – непонимающе переспросила женщина.
– Лет ему сколько?
Женщина в косынке продолжала шевелить губами.
– У него нога! – проговорила она. – Его нога! Это был грузовик.
Равич послушал сердце.
– Он чем-нибудь болел? Раньше?
– У него нога! – повторила женщина. – Нога у него!
Равич выпрямился. Сердцебиение учащенное, прямо как у птахи, но само по себе это не страшно. Мальчишка хилый, рахитичный, при наркозе надо следить. Но начинать надо немедленно. Нога вся всмятку, там одной грязи вон сколько.
– Ногу мне отрежут? – спросил мальчишка.
– Нет, – ответил Равич, хотя сам себе не верил.
– Лучше вы ее отрежьте, чем я колченогим останусь.
Равич внимательно глянул в стариковское лицо мальчишки. По-прежнему никаких признаков боли.
– Там посмотрим, – буркнул он. – Пока что придется тебя усыпить. Это проще простого. Бояться нечего. Не волнуйся.
– Минутку, господин доктор. Номер машины FO 2019. Вас не затруднит записать это для моей матери?
– Что? Что такое, Жанно? – всполошилась мать.
– Я запомнил номер. Номер машины. FO 2019. Я видел его совсем близко. А свет был красный. Виноват водитель. – Мальчишка уже тяжело дышал. – Страховку заплатят. Номер…
– Я записал, – сказал Равич. – Не беспокойся. Я все записал. – И махнул Эжени, чтобы та приступала к наркозу.
– Мать пусть в полицию пойдет. Нам страховку заплатят. – Крупные бусины пота выступили у него на лице внезапно, словно упавшие капли дождя. – Если ногу отрежете, заплатят больше, чем если… я колченогим останусь…
Глаза его тонули в синих кругах, что мутными омутами уже заполняли глазницы. Мальчишка застонал, но все еще пытался сказать что-то.
– Моя мать… она не понимает… Вы ей… помогите…
Больше он не выдержал. Слова потонули в диком крике, который исторгся откуда-то изнутри, словно там бесновался раненый зверь.
– Что нового на белом свете, Равич? – спросила Кэте Хэгстрем.
– К чему вам это знать, Кэте? Думайте лучше о чем-нибудь приятном.
– Мне кажется, я здесь уже целую вечность. А все остальное отодвинулось, будто тонет.
– Ну и пусть себе тонет на здоровье.
– Нет. А то мне начинает казаться, будто эта палата мой последний ковчег, а за окнами уже подступает потоп. Так что там нового на белом свете, Равич?
– Нового ничего, Кэте. Мир по-прежнему рьяно готовится к самоубийству и столь же рьяно не желает себе в этом признаваться.