Трилогия Харканаса. Книга 1. Кузница Тьмы - стр. 61
Причин презирать себе подобных хватало, а банальность угасающей славы порой казалась воистину невыносимой. Однажды ей предстояло возродиться вновь. И если отчетливо представлять будущее и планировать все заранее, то с наступлением новой эпохи династия Друкорлат могла обрести новую жизнь, в самом средоточии невообразимого могущества. Нерис знала, что подобный шанс выпадет наверняка, но не при ее жизни. Все, что она делала сейчас, служило будущему, и женщина надеялась, что однажды другие поймут, на какие жертвы ей пришлось пойти.
Орфантал нашел обломок деревянной палки от ограды и теперь размахивал им над головой, громко крича и бегая туда-сюда. Вскарабкавшись на невысокую груду гравия, он с торжествующим выражением на лице воткнул палку между двумя каменными обломками, будто устанавливая знамя, но внезапно замер, словно бы пронзенный неким невидимым оружием. Выгнув спину, мальчик потрясенно уставился в небо, преисполненный воображаемых мук, а затем, шатаясь, сошел с груды и рухнул на колени, одной рукой судорожно хватаясь за живот. Мгновение спустя он упал навзничь и застыл, будто мертвый.
Глупые игры. И как всегда, в войну: эти неизменные сражения – героические, но с трагическим концом. Нерис еще ни разу не видела, чтобы ее внук изобразил смерть в стычке с воображаемым врагом. Каждый раз казалось, будто Орфантал разыгрывает сцену предательства: вонзенный в спину нож и взгляд, полный удивления, боли и обиды. Мальчики в этом возрасте не отличались особым умом. В своих смехотворных играх они представляли себя мучениками, веря в несправедливость мира, в то, что дела по хозяйству отнимают у них время для развлечений, уроки крадут дневной свет и бесконечные летние мечты, а услышав окрик с кухни, приходится отправляться спать.
Все это следовало выбить из головы юного Орфантала. Великие войны закончились. Победа принесла мир, и теперь молодым мужчинам и женщинам предстояло заняться совершенно другими делами. Время воинов прошло, и многочисленные ветераны, что бродили по селениям, подобно брошенным псам, напиваясь и рассказывая дикие истории о собственной отваге, а потом оплакивая потерянных товарищей, стали отравой для всех, особенно для молодежи, которую легко было соблазнить подобными байками и душераздирающими сценами показного горя.
Образ жизни солдат был недоступен другим, если те сами не познали правду войны. Ветераны возвращались домой, лишенные всяческих иллюзий. Они видели мир под иным углом, но в том не было ничего здравого, ничего достойного. Солдаты пережили свои «дни, когда сдирают шкуру», и теперь все, на что они смотрели, казалось им обнаженным догола: хрящи и сухожилия, кости и мясо, беззащитно дрожащие внутренние органы.