Тридевять небес - стр. 22
– Здра-авствуйте, здравствуйте, Сабина Николаевна!.. Позволите ваш пропуск?.. Та-ак, все в порядке, прошу, Лев Давидович ждет вас.
Шпильрейн видела, конечно, что эти вальяжные ужимки – типичная секретарская болезнь, преувеличенное осознание своей значимости – но и виду не подала, только вежливо улыбнулась без малейшего намека на иронию, да и не на что иное.
– Благодарю, – с ровной полуулыбкой, и все.
Немыслимо высокая двустворчатая дверь кабинета на вид казалась весящей пудов десять – но отворилась с волшебной легкостью. Нет, никакого колдовства: дверные петли делали придворные мастера, золотые руки; Кремль был собственностью Романовых. Но все же…
– Разрешите?
Сабина Николаевна произнесла это деликатно, однако без всякого подобострастия.
Хозяин предупредительно повернулся к двери – он бесшумно расхаживал по огромному багровому ковру, расстеленному по огромному кабинету; черт его и знает, где умеют делать такие гигантские великолепные ковры.
– Товарищ Шпильрейн? Рад познакомиться. Проходите, садитесь.
– Спасибо.
Она была внешне бесстрастна, но именитого собеседника наблюдала с искренним, хотя и умело закамуфлированным любопытством. Ей доводилось слышать, что знаменитости, увиденные воочию, сильно отличаются от своих плакатный образов; впрочем, она и сама знавала «звезд»: тех же докторов Фрейда и Юнга – но, во-первых, она познакомилась с ними раньше, чем они обрели мировую известность, а во-вторых, даже эта известность не шла в сравнение с безумной славой человека, увиденного ею сейчас…
Так вот: этот человек оказался точно такой же, что на портретах. Прямой, с отличной выправкой, в привычном, ставшем частью образа полувоенном наряде: френч с нагрудными карманами без всяких наград и знаков отличия; галифе, сияющие лаком сапоги – как бы военные, но на самом деле роскошные, шитые на персональный заказ из тонкой кожи. И по контрасту с изысканной брутальностью одежд – над ними царила тронутая сединой пышноволосая голова, некрасивое, умное, надменное лицо в пенсне. Неожиданное сочетание военного и мыслителя – тоже знаковое, создавшее незабываемый портрет второго вождя русской революции.
Голос – приятный, сдержанный, глубокий баритон, рукопожатие крепкое, жесткое, сухое. «Проходите, садитесь,» – единственная дань формальной вежливости. Присев и сам за стол совещаний, он заговорил по делу: быстро, напористо, с рубящей непререкаемой интонацией – не беседовал, но диктовал.
Революция, провозглашал наркомвоен – это не только политический переворот, захват власти и организация новых учреждений, хотя бы и таких сложных, как вооруженные силы…