Три зверя для невинной - стр. 9
Урош с ухмылкой откидывается на спинку кресла и как бы невзначай хватается за свое достоинство и, глядя мне в глаза, поправляет его сквозь джинсы. И у него тоже совсем не корнишон, что вызывает во мне не только волну слабости, но и паники. Я в немой мольбе смотрю на Йована, а он тоже успел избавиться от пиджака и рубашки, и он, как и его друзья, хорош собой.
Когда моя машина свернула с шоссе, мне надо было подумать не об ужастиках с жуткими хижинами и маньяками, а о порно, в котором тоже есть сюжеты, как милая и наивная красавица случайно забредает к трем мужчинам на огонек.
— Если вам жарко, то можно потушить камин, — тихо предлагаю я и опускаю взгляд.
Мне и самой душно, и между лопаток скатывается капелька пота.
— Открой ротик, — шепчет Урош, и я поднимаю взгляд.
Я, признаюсь честно, не кусок пиццы у рта ожидала, потому что тембр у Уроша — вибрирующий, глубокий и требовательный.
— Открой ротик, — он скалится в белоснежной улыбке. — Нам важно накормить самочку, чтобы соблюсти приличия.
Выбора у меня нет. Я откусываю уголок остывшей пиццы с кусочком ананаса под цепкими взглядами и медленно жую.
— Я могу сама, — проглатываю и нервно облизываюсь.
— Нет, не можешь, — моих губ касается край запеченного теста, — смелее, Мила.
Творящееся безумие можно с натяжкой назвать гостеприимством, ведь меня кормят с рук. Принимаю решение побыстрее расправится с куском пиццы, поэтому стискиваю запястье Уроша и торопливо пожираю угощение большими шматками. Почти не жую.
— Какая ненасытная девочка… — одобрительно урчит Урош, — прелесть.
Мой рот доходит до корочки, и губы касаются пальцев, что удерживают ее. Я поднимаю взгляд и отшатываюсь под приступом дрожжи. Мне кажется, что ухмыляющийся Урош ждал, что я оближу его пальцы. Мысль слишком явственная и будто чужая.
Надо мной со стаканом воды нависает Горан, который, видимо, решил не оставаться в стороне от гостеприимства. Я шумно глотаю размякшее тесто, и он подносит бокал к моим губам.
— Но я могу сама, — слабо попискиваю я.
— Нет, не можешь, — пропускает мои волосы на затылке сквозь пальцы и в следующее мгновение сжимает кулак, запрокинув лицо. — Пей.
И я пью. Маленькими глотками. Часть воды стекает по щекам и подбородку и холодными струйками обжигает шею. Взора не могу отвести от черных и злых глаз, и конечности мои тяжелеют.
Горан со стуком оставляет опустевший стакан, выпускает из стальной хватки волосы и отступает. К креслу шагает Йован и с улыбкой, что напугала бы и серийного маньяка, вытирает мое лицо и шею платком.
— О, милая, — говорит он, с печалью глядя на темные мокрые пятна на моей груди, — так дело не пойдет. Снимай.