Три времени года в бутылочном стекле - стр. 35
«Я что-то стою еще на этом свете», – думала в тот момент Ада, и от этой сладкой мысли пол уходил у нее из-под ног, – «я еще что-то здесь могу. Умею».
Момент стал решающим. И хотя еще достаточно долгое время после этого Ада не прикасалась к спиртному, про себя она уже знала, что тот момент должен обязательно повториться.
«Это мне надо. Необходимо», – думала Ада.
Она полюбила выпивать вино одинокими вечерами после работы. В отношениях с Денисом стало возникать много вопросов, встречи с ним уже не приносили ощущения сумасшедшего счастья, хоть и были также остро ей необходимы, а без счастья не было и его ожидания, и послесчастья, и дни между встречами тянулись бесконечно долго, и, проживая их, она ни на чем не могла сосредоточиться. Пару бокалов вина, как оказалось, могли заметно сгладить эти неприятные ощущения, а бутылка вообще начисто поглощала вечер и сразу наступало утро. Постепенно вино вошло у нее в привычку, между встречами с Денисом она позволяла себе немного выпить каждый день – пару-тройку бокалов красного вина, «от бессонницы», как она сама себе это объясняла. Раз в неделю стабильно напивалась, причем для этого не было отведено какого-то специального дня, все происходило само собой.
Ада уже хорошо выучила все свои симптомы и стадии опьянения. Сначала она вплотную подходила к зеркалу, висящему в коридоре, опиралась двумя руками на стену, и придирчиво смотрела на свое отражение. Вряд ли она пыталась разглядеть там, как обычно, новые морщинки, скорее это была попытка убедиться, что она до сих пор – Ада Астахова, а не кто-то другой.
До Адиной ринопластики у них с Кириллом были совершенно одинаковые лица – высокий лоб, большие карие глаза, крупный нос, пухлые губы. Их всегда принимали за родных брата и сестру, а они, в свою очередь, не всегда точно могли указать каждый на своего отца, особенно если отцы сидели в одинаковых рабочих куртках и оба подвыпили. Сама Ада сравнивала свою внешность с листьями летом – это ведь все те же листья, что и в мае, но их цвет глубже, а пыль можно стереть пальцем, как с книжной полки. Аде не хватало свежести, притом, так было всегда, и в пятнадцать, и в двадцать пять. Наверное, поэтому она всегда привлекала более взрослых мужчин. Все дело в цвете. Он более глубокий, чем в мае.
Итак, Ада стояла напротив зеркала. Взгляд внимательный, пронзительный.
«Я есть. Я – здесь. Я слышу, вижу и чувствую. Я существую. Меня зовут Ада. Ада».
Потом появлялось упоение. Хотелось громко декламировать стихи и вообще выкрикивать всякие слова. Но это происходило немного позже, а пока она просто наслаждалась своей неограниченной свободой. Потом включала музыку. Ей нравился Гарик Сукачев. Сукачев был свободен – она это явно ощущала – широк и талантлив. В моменты опьянения ей нравилось что-то энергичное и немного отчаянное: