Три времени года в бутылочном стекле - стр. 26

– Получается, ты сам привел меня к себе? – отдышавшись от смеха, счастливо спросила Ада.

– Да, – ответил Денис, хотя оба знали, что это неправда, – получается…

Тогда Аде было двадцать четыре. Сейчас двадцать девять. Пять лет.

Жизнь разделилась на период до Дениса, и после. В первом периоде не было настоящего времени, только расстановка сил, постановка целей, и почти бездумный забег в будущее, которое должно было быть светлым, а, по факту, в то, в которое получалось забежать, весь второй же период, по крайней мере, первые три года, состоял целиком только из настоящего, и от этого было и сладко, и страшно одновременно. Ада впервые не думала наперед дальше текущей недели, а в момент свидания с Денисом – дальше сегодняшнего дня, дальше могло быть все, что угодно, но сегодня она была счастлива. Счастье происходило с ней два-три раза в неделю, остальные дни были наполнены ожиданием этого счастья и ощущениями послесчастья. Словом, было хорошо.

Ада знала, что Денис всегда целый. Как кусок металла. Как одежда без швов. Из пластилина можно лепить, приклеивая бесконечное множество новых деталей, из глины же – всегда одним куском, вылепливая все изгибы и выпуклости из первичной формы. По отдельности – нельзя, рассыплется после обжига. Денис – глина, Ада – пластилин. С высоты цельности и обширности своей персоны Денис не замечал мелочей, Ада же была в них, как в грязи. С ним было хорошо, как хорошо бывает на широком, раздольном поле. Он был создан для нее, изготовлен с учетом всех ее возможных и невозможных желаний – это она знала точно – но при этом он почему-то был создан чужим, и чужим – нерушимо.

Пять лет. Первые из них Ада почти не помнила, потому что была по уши влюблена. Ожидание, счастье, послесчастье – самый сладкий замкнутый круг, она неслась по нему, сломя голову и не помня себя. Что-то происходило и кроме этого – менялись работы, специальности, росло количество дипломов, полученных где-то между ожиданием и послесчастьем (учеба, которую Ада в семнадцать лет планировала закончить как можно скорее, в итоге стала неизменным атрибутом на протяжении всей ее последующей жизни), но это происходило все словно без ее участия, само по себе. Вся основная ее жизнь проходила только под флагом Дениса.

Для Ады, склонной к всякого рода рефлексиям, Денис был воплощением мировой логики. На втором курсе сдавали экзамен по философии, и Ада, готовясь к ответу и в пятый раз уже перечитывая скатанный со шпаргалки ответ по Шопенгауэру, от скуки представляла себе мировую волю. Воля представлялась ей потоком воздуха или стремительной водяной массой, рыскающей между домов, и собирающей по пути все другие воли, те, что поменьше. Еще Ада думала, что раз уж есть мировая воля, то должна быть тогда и мировая любовь, и мировая зависть, и мировая логика, и еще много чего мирового. Денис Молотов и оказался такой вот мировой логикой.