Три товарища и другие романы - стр. 135

Я откупорил бутылку портвейна.

– За ваше здоровье! За то, чтобы дом ваш вскоре наполнился постояльцами!

– Премного благодарна! – Она со вздохом отвесила мне легкий поклон и пригубила вино, как птичка. – За то, чтобы вам хорошо отдыхалось! – Потом она лукаво улыбнулась мне. – Однако крепкий напиток. И хороший.

Меня так поразила эта перемена, что у меня чуть не выпал стакан из рук. У фройляйн Мюллер покраснели щечки и заблестели глаза, и она принялась болтать о всякой всячине, нам вовсе не интересной. Пат внимала ей с ангельским терпением. Наконец хозяйка обратилась ко мне:

– Стало быть, господину Кестеру живется неплохо?

Я кивнул.

– Он был такой тихоня в ту пору, – сказала она. – Бывало, за весь день не вымолвит ни словечка. Он и теперь такой же?

– Да нет, теперь он иногда разговаривает.

– Он пробыл здесь около года. И все один…

– Да, – сказал я, – в таких обстоятельствах человек обычно разговаривает меньше.

Она с серьезным видом кивнула и обратилась к Пат:

– Вы, конечно, устали.

– Немного, – ответила Пат.

– Очень, – добавил я.

– Ну тогда я пойду, – всполошилась она. – Спокойной ночи! Приятного сна!

Помешкав, она все же ушла.

– По-моему, она бы не прочь посидеть здесь еще, – сказал я. – Что довольно странно…

– Бедняга, – ответила Пат. – Наверняка сидит вечерами одна в своей комнате и тоскует.

– Да-да, конечно… – сказал я. – Но мне кажется, я был с ней в целом достаточно обходителен.

– Вполне. – Она погладила мою руку. – Приоткрой немного дверь, Робби.

Я подошел к двери и отворил ее. Небо прояснилось, полоса лунного света протянулась от дороги к нам в комнату. Казалось, сад только и ждал, когда же откроется дверь, – с такой силой ворвался к нам ночной запах цветов, сладкий аромат левкоя, резеды и роз. Он залил всю комнату.

– Ты только посмотри, – сказал я.

При усилившемся свете луны садовую дорожку было видно до самого конца. Вдоль нее стояли, склонив головки, цветы; листья отливали темным серебром, а бутоны, игравшие днем всеми цветами радуги, теперь окутались в тона призрачной и нежной пастели. Лунный свет и ночь отняли у красок их силу, зато благоухание стало острее и слаще, чем когда-либо днем.

Я посмотрел на Пат. Ее изящная узкая голова в обрамлении темных волос нежно и хрупко покоилась на белоснежных подушках. И в этом ее бессилии была та самая тайна хрупкости, что и в цветах, распускающихся в полумраке, и в парящем свете луны.

Она слегка приподнялась на постели.

– Я и правда очень устала. Это ужасно, да?

Я сел к ней на постель.

– Совсем нет. Лучше заснешь – только и всего.

– Но ведь ты еще не будешь спать.