Три товарища - стр. 28

О Господи!.. Я круто повернулся и столкнулся с проходившим мимо толстеньким коротышом.

– Это еще что! – злобно рявкнул я.

– Протри глаза, чучело гороховое! – огрызнулся толстяк.

Я вытаращился на него.

– Людей ты, что ли, не видел? – тявкнул он.

Я словно только этого и ждал.

– Людей-то я видел, – сказал я, – но разгуливающую пивную бочку вижу впервые.

Толстяк не полез в карман за словом. Остановившись и разбухая на моих глазах, он процедил сквозь зубы:

– Знаешь что? Пошел бы ты к себе в зоопарк! Мечтательным кенгуру нечего шляться по улицам!

Я понял, что передо мной весьма квалифицированный мастер перебранки. И все-таки, несмотря на всю мою подавленность, я должен был позаботиться о своей чести.

– Топай, топай, псих несчастный, недоносок семимесячный, – сказал я и благословил его жестом. Но он не внял моим словам.

– Пусть тебе впрыснут бетон в мозги, идиот морщинистый, болван собачий! – продолжал он лаять.

Я обозвал его плоскостопым декадентом; он меня – вылинявшим какаду; я его – безработным мойщиком трупов. Тогда, уже с некоторым уважением, он охарактеризовал меня как бычью голову, пораженную раком, я же его – чтобы окончательно доконать – как ходячее кладбище бифштексов. И вот тут он просиял.

– «Ходячее кладбище бифштексов» – это здорово! – сказал он. – Такого еще не слышал. Включу в свой репертуар! До встречи…

Он вежливо приподнял шляпу, и мы расстались, преисполненные уважения друг к другу.

Эта перепалка несколько освежила меня. Но чувство досады не прошло. Напротив, чем больше я трезвел, тем оно становилось сильнее. Я казался себе каким-то выжатым мокрым полотенцем. Постепенно я начинал злиться уже не только на себя, но и на весь мир, в том числе и на эту девушку. Ведь напился-то я из-за нее. Я поднял воротник пальто. Ладно, пусть себе думает, что хочет. Мне все равно. По крайней мере сразу узнала, с кем имеет дело. Изменить уже ничего нельзя. Может, так оно и к лучшему…

Я вернулся в бар и только теперь напился до зеленых чертиков.

Стало тепло и влажно. Несколько дней кряду шли дожди. А потом небо прояснилось, солнце начало пригревать, и когда в пятницу утром я пришел в мастерскую, то увидел во дворе Матильду Штосс. Она стояла с метлой под мышкой и с лицом впавшего в умиление бегемота.

– Что вы скажете на эту роскошь, господин Локамп! И ведь что ни год – снова и снова этакое чудо!

В изумлении я остановился. Старая слива около бензоколонки расцвела за одну ночь.

Всю зиму она стояла голая и кривая. Мы вешали на нее старые покрышки и насаживали на сучки канистры из-под масла для просушки. Это была просто удобная подставка для всего – от обтирочной ветоши до капотов. Еще несколько дней назад на сливе развевались наши застиранные синие комбинезоны, еще вчера ничего особенного не было заметно, и вдруг, за одну-единственную ночь, дерево, как по волшебству, преобразилось в сплошное розовато-белое мерцающее облако, облако из светлых цветов, словно на наш грязный двор ненароком залетел заблудившийся сонм бабочек…