Три сестры. Диана - стр. 26
- Семья это не просто спать вместе и детей поднимать, Дина. Люди они живые, и ошибаются, и обжигаются. - Пыталась что-то объяснить мне мама. - А ты не просто не спросила почему, ты и рассказать не даёшь. Это Генка тебя знает, вон, даже письма в двух экземплярах сразу писал, да попросил передать.
- Видно хорошо просит, раз никто ни в чëм не отказывает! - злилась я.
- А тебе так хвост прищемило, что и одной ошибки простить не можешь? - спросила мама. - Думаешь, нам с отцом друг другу простить было нечего?
- Мам, тебе отец изменял? - прямо спросила я.
- Всю жизнь я боялась, что придётся с вами об этом говорить, - подпëрла рукой щëку мама. - Вы отца хорошо помните, всё время при нём, ты так и вовсе. И мне свекровь говорила, вырастут девки, на всех парней отцову рубаху примерять будут. Так и вышло. Только такие, каким был твой отец, ни на каждый век штучка рождаются. Мне порой кажется, что не было у него, ни слабостей, ни недостатков. А вы других примеров не видели. А я... А меня он бросил, и вас. В угоду тому, что считал правильным и достойным. И погиб. И знаешь, лучше бы он гулял!
- Мам, ты чего? - испугалась я засверкавших слезами маминых глаз.
- А скажи, вот жив был бы отец, тогда что? - отмахнулась мама. - Нет, зятю он по отцовски бы всыпал! Но и тебе такого не позволил бы. Чтоб его дочь не пойми кем ходила, и всякая баба могла о ней языком вволю чесать. Отправил бы к мужу и без разговоров. И потом, Дин... Ты вот от мужа уехала так, что жаль, что не на другой материк, слышать и слушать ничего не хочешь. И думаешь всё, вычеркнула и тебя ничего не трогает и так тебе будет лучше, одной? Тебе самой. Ребёнка я не вспоминаю. Ты вот представь, что всё, нет больше Генки. Похоронка пришла. Вот и взвесь свои обиды!
- Мам, ты что такое говоришь? Какая ещё похоронка! - вскочила я чуть ли не с визгом и тут же схватилась за простреливший болью низ живота.
- Ой-ëй, Матрёна, да ты сдурела девке на сносях такой разгон устраивать, - кинулась мыть руки Борисовна. - Дина, ты вот пока так и стой, за стульчик держись. А я за Хмельничихой, повитухой нашей.
На суету вокруг я почти не обратила внимания. Сквозь болезненную пелену прорывались иной раз какие-то фрагменты и разговоры. Я удерживалась только маминым голосом и ощущением её руки, сжимающей мою. Может, сработал какой-то детский рефлекс, что раз мама рядом, то всё будет хорошо.
- Ох, как торопится, прям казак с шашкой наголо! - слышу я голоса.
- Скоро, уже скоро всё пройдёт. - Гладит мама по волосам.
- О, ты смотри, да такому не пелёнки, а простынь нужна, - снова пробивается голос после очередного приступа мучительной боли.