Размер шрифта
-
+
Три поэмы. В критическом сопровождении Александра Белого - стр. 10
И горы свежевынутой земли,
И всюду ямы, ямы – под фундамент.
А поезд мчит. И за окном бегут
Разъезда будки,
Плавно, как на лыжах.
Далекий медицинский институт
Уже на десять километров ближе.
Четвертый семафор с поднятою рукой…
По сторонам – веселые посевы…
Давно уж скрылась башня
И на башне конь,
С таким упорством скачущий на север.
2
Не можем ездить мы, не беспокоясь,
Что где-то неотложные дела,
Не можем не бранить курьерский поезд
За то, что скорость поезда мала,
За то, что вот не мчит, как ветер, нас он,
А катит, словно старая арба,
За то, что он – подумайте! – по часу
Стоит у телеграфного столба…
Но вот в купе «отсушен» дубль-пусто,
И местный весельчак и острослов
На остановке сбегал за капустой
Для флотских новоявленных «козлов».
И если те, кляня размер и вялость,
Грызут ее старательно, с душой, —
Считайте, что поездка состоялась,
Как говорили раньше – «на большой»!
Вам сутки вдвое кажутся короче,
Короче втрое кажется прогон.
Взошла луна. Темнеет.
Дело к ночи.
Шумит вагон, волнуется вагон.
И этот шум, и смех неугомонный,
И стук костяшек
Дружно создают
Какой-то безалаберный, вагонный,
Но славный, не стесняющий уют.
И кажется, что в этом общежитьи
Друг с другом каждый тыщу лет знаком.
– Посудинку, мамаша, одолжите,
А ты, орел, слетай-ка за чайком!
«Орел» моментом обретает крылья,
Схватив кофейник, мчится, как стрела.
А тут уже и чемодан накрыли
Для расширенья площади стола.
Без приглашений сходятся соседи,
Расселись все компанией простой,
И затрещал от всякой вкусной снеди
Большой импровизированный стол.
Порылась в узелке своем старушка,
В бауле покопался старичок —
Папаша ест мамашины ватрушки,
Мамаша ест папашин балычок.
Потом орехи чьи-то хором грызли,
Скорлупки – в кучку, чтобы меньше месть.
Все было так,
Как будет в коммунизме,
По представленью любящих поесть.
3
Из всей компании один, пожалуй,
На этот братский ужин не попал.
На средней полке в этот час лежал он
И неукрытый, вздрагивая, спал.
И чтобы из окна не прохватило
Юнца, избави боже, сквозняком,
Старушка сердобольная накрыла
Его огромным клетчатым платком.
На добром слове вряд ли ошибусь я,
Хоть самовольно выскажу его:
Спасибо вам, хорошая бабуся,
От имени героя моего.
Ценитель незаигранных прелюдий,
Его искал я много лет подряд.
Я знать хотел, куда уходят люди,
Которые о славе говорят.
Пусть на виски скорее ляжет проседь,
Чем на бумагу первая из строк, —
Я должен знать,
Куда его забросит
Вот этот диковатый гонорок,
Который век не уживется с ленью
И, беспощадно сердце теребя,
Не раз заставит взвыть от сожаленья,
Что «Дон-Кихот»
Написан до тебя,
Что до тебя
Можайский стал крылатым,
Страница 10