Три напрасных года - стр. 17

Наш взводный Яковлев.

– С вами что?

Рядом с моим пристроил плечо Моторин:

– Расцарапал, товарищ капитан третьего ранга. В носу ковырял….

– Ага, в носу, – взводный у нас нормальный. – Ну, иди.

Ну, что сказать – молодец Моторин хоть в чём-то: не стал стучать.

Молодец-то молодец, но на следующее утро в умывалке, только лицо намылил, мне – бац! – кто-то по затылку, я губу разбил о кран водоразборный. Пену смахнул, головой верчу – полроты мимо шмыгает, все торопятся процедуры известные принять. У нас как – пока одни, стоя в проходе, заправляют кровати верхнего яруса, владельцы нижних – в умывалке, и все бегом, всё на ходу. А мне стало доставаться каждое утро.

Постовальчик бы решил мою проблему, но после перестановки с Чуркиным разъехались и наши кровати – нижние заправляют, верхние умываются.

Говорю Терёшкину:

– Проследи, Серёга, кто мой кумпол тревожит.

На следующее утро только мыльными ладонями по лицу провёл, мне кулак в голову прилетел – кожа на щеке лопнула, поцеловавшись с краном. Ах, туды твою!

Глаза промыл, смотрю – Терёшкин рядом фыркает.

– Серый, ну, что ж ты – поставили смотреть, а ты подслушиваешь.

Крутит круглой своей бестолковкой:

– А я что, я ничего. А ты чего?

А у меня кровь по щеке, под глазом синева разливается.

Постовал:

– Терпеть больше нельзя – надо что-то делать.

Вечером в личное время пошли с ним во второй кубрик и прямо к Моторину:

– Твоя работа? Открыто посыкиваешь побазарить?

Нас окружили ребята:

– В чём дело?

Обсудили все нюансы, дали добро на поединок. В курилке – есть и такая в роте, под крышей, приличная, в смысле размеров, по углам урны – закрылись четверо: мы с недругом, конечно, Постовал и Игорь Иванов, командир отделения Моторина. Остальные слонялись по коридору, страхуя на случай чего.

У Моторина вид сельского пройдохи – хитрые глазки и круглое мясистое лицо, напоминающее сортирного червя. Драться он не умеет, но силенкою не обижен – такие в потасовку лезут по пьянке или от великой злости. Мне надо его разозлить, на это расчёт – кинется очертя голову, и я уложу его хорошим ударом: чего тут с ним прыгать, изображая Мохаммеда Али.

– Что, опарыш, звенят коленки?

Он стоял, набычившись, опустив руки, сжав кулаки. Лицо его наливалось краской. Я переступал с ноги на ногу, повадил плечами. На это тоже был расчёт. Пусть мельтешат в его глазах – он рванёт, я подставлю плечо и резко уберу. Он и уйдёт в пустоту, а потом встретиться с моим кулаком.

Что-то медленно мой противник злостью наливается.

– О-па! – я сделал выпад и назад. – Не дрейфь, моряк ребёнка не обидит.