Три Л. Том 2. Люди - стр. 2

Только в самолёте Лена очнулась от гонки последних дней и смогла немного отдохнуть и прийти в себя. В уютном салоне было тепло и тихо – шум двигателей гасили звукопоглощающие переборки. Мягкие удобные кресла, по два, а не по три в ряд, как обычно, стояли довольно свободно, позволяя вытянуть ноги, а то и откинуть спинку, превратив кресло почти в кровать. Мальчишки сидели у иллюминаторов, глядя на мелькающие внизу огни московских пригородов и сияющую вдали громаду Новой Москвы, напоминающую то ли горный кряж, то ли несколько вавилонских башен сразу. Лёшка, уступил Лене место у окна, но тоже старался сесть так, чтобы видеть всё. Вскоре иллюминаторы затянула серая муть, а потом самолёт поднялся над облачным слоем, и мир разделился на чёрное ночное небо вверху и бескрайнюю серость внизу. Смотреть в окно стало скучно, и Лёшка, чуть откинув спинку своего кресла и странно извернувшись, чтобы и сидеть, и в то же время упираться лбом в спинку Лениного кресла, уснул. Лена улыбнулась: парень, как когда-то и говорил ей отец, на самом деле напоминал лобастого щенка и до сих пор бывал непосредственным открытым мальчишкой, но только среди своих друзей и семьи. Лена прикрыла глаза, чувствуя, как пальцы Лёшки сжимают её ладонь, и задумалась о произошедшим с ней.

Лене никогда не нравились слишком красивые парни. Нет, она любовалась ими, признавала их красоту, но это было сродни разглядыванию античной статуи – исключительно эстетическое удовольствие. Не нравились девушке и высокие: ей, при её чуть больше метра шестидесяти, было неприятно, когда кто-то слишком нависал над ней, да и запрокидывать голову, чтобы посмотреть в лицо собеседнику, очень неудобно. И ещё ей не нравились светловолосые. Поэтому, когда Лене показали, какой манекен она должна сделать, девушка восприняла это как интересную задачу, только досадовала, что обрубовка слишком высокая – работать неудобно, приходится скамейку подставлять.

После разговора с Львом Борисовичем отношение Лены к «манекену» изменилось, но не сильно. Ей было больно за того, кого создают идеальным рабом, давило чувство беспомощности, но не более того. Девушка была уверена, что эксперимент совершенно законен, а значит, изменить ничего нельзя, нужно выполнить заказ и постараться забыть обо всём. И только любовь к сказкам и полудетская вера в то, что её слова будут услышаны «манекеном», немного успокаивали Лену. О том, чтобы увидеть своё творение живым, вернее, как она тогда считала, действующим роботом, она и думать не хотела.

Задумалась Лена о судьбе Лепонта, только когда увидела мальчишек. Живые, думающие, запертые в стенах подвальной палаты-лаборатории дети – это было так же страшно, как и виденные на уроках истории кадры из концлагерей полуторавековой давности. И Лена точно так же, как требовала пустить её к детям, потребовала, чтобы ей дали увидеть Лепонта, помогать ухаживать за ним. Лев Борисович не смог ей отказать.