Три доллара и шесть нулей - стр. 28
Глава 4
Оторвав рамку с веселым карапузом, Полетаев понес ее наверх. Со стороны это напоминало крестный ход, и импровизированный батюшка в лице Николая Ивановича несколько раз споткнулся. Всему виной было то, что он смотрел не себе под ноги, а на пожелтевший рисунок, заключенный под стекло.
Отрывать рамку он не торопился. Положил рисунок на стол, приглушил звук продолжающего работать телевизора и направился к бару. Не торопясь распахнул его, выбрал из стоящих внутри бутылок одну, более подходящую – поллитровую «фляжку» «J&B», прихватил стакан и вернулся к столу.
– Снежана... Какое красивое имя, – пробормотал он, слушая бульканье ароматного напитка, вливающегося в стакан.
Из-за того, что он думал не о виски, а о предмете, лежащем на столе, он наполнил стакан до краев и приложился к нему, как к минералке на пляже. Когда виски в стакане оставалось на палец, он оторвался. На лице Николая Ивановича не было ни тени подозрения на то, что он только что проглотил двести граммов сорокаградусного спиртного.
– Для коровы, – продолжил он свою мысль.
Полетаев положил обе руки на стол и стал барабанить по столешнице пальцами, размышляя о том, что ничего страшного не будет в том, что никаких каракуль на обратной стороне рисунка он не обнаружит. Жил ведь он все это время без таких проблем? Жил. И еще как жил! Так что ничего страшного... Он даже не разочаруется, если...
– Посмеюсь, да и только... – бормотал Николай Иванович, аккуратно поддевая рамку ножом для резки бумаг. – В сауне висел, хулиган... Ай, хулиган... Что ж ты в одних трусишках, да на ветру?.. И куда мамка твоя двести пятьдесят лет назад смотрела?..
В любом другом случае Пролет снял бы рамку и вынул рисунок за две минуты. Теперь же, когда есть надежда на то, что сам рисунок стоит больше, чем три пачки чая, которые он отдал на зону за изготовление рамки, он думал только о том, как бы случайно не царапнуть потемневшую и отвердевшую бумагу. Деревянный багет был безжалостно изуродован и расщеплен, от былой красоты рамки не осталось и следа, еще секунда и... И все лишнее, включая стекло, упало на пол. Расколовшись пополам, оно разлетелось в разные стороны. Николай Иванович еще некоторое время рассматривал мальчишку, а потом уверенным движением перевернул лист.
– Мать моя... – снова, как сомнамбула, повторил он.
Рукой, внезапно пораженной треммором, он дотянулся до ящика стола и вынул из него футляр с очками. Еще секунда, и линзы разместились на носу Полетаева.
– Мать моя...
«С гвардейским приветом шлю свое письмо тебе, моя дорогая сердцу Снежана! Наш состав стоит на станции близ моста через Дунай. Из-за ремонта моста мы пробудем тут сутки, после чего окажемся в Румынии. После чего пройдет месяц, и я прибуду в Москву. Я сделаю все, моя милая Снежана, как мы и договаривались. Там, в сарае дядьки Зорвана, где ночью пахнет сеном. Не пройдет и года, как мы снова окажемся вместе. На том свое письмо заканчиваю и с нетерпением жду наступления нового, 1946 года. (Посмотри, какого я тебе смешного мальчишку нарисовал! Наш первый сын будет похож на него.) Твой гвардии рядовой Мартын Волокитин. 5 сентября 1945 г.».