Три дочери - стр. 44
Но Егоровы этим речам не верили, хотя все газеты, словно бы сговорившись, в один голос вторили умникам, трубили, что с Германией заключен такой прочный договор, что если в него сбросить с самолета бомбу, то от бумаги, подписанной Молотовым и Риббентропом, даже клочка не оторвется – договор уцелеет. А раз это так, то можно спать спокойно. Но Егоровы спали тревожно – не было у них спокойных снов. Не получалось.
После появления на Сретенке Ираиды Львовны муж, которого Лена уже считала бывшим, затих. Впрочем, до Печатникова переулка доходили слухи, что он решил теперь бренькать на гитарных струнах и взялся за освоение нового инструмента.
Лена находилась в декретном отпуске, кормила грудью Иришку и откровенно отдыхала. Никаких планов на будущее, тем более семейное будущее, она не строила. С семьей надо завязать, пока не вырастет Ирка.
А вырастет – видно будет.
Ира росла девочкой изящной, никакой детской припухлости, отечной мягкости в ее фигуре не было – стройная получилась девочка.
– Она не только певицей будет, но и балериной, – такой вывод сделала Солоша.
– Откуда знаешь, мам? – спросила Лена.
– А ты видишь, как она ножки тянет? Вначале одну ножку, потом другую. Посмотри внимательнее.
– Ну ма-ам…
– Чую, придется дяде Виссариону шить ей пуанты, – Солоша вздохнула, окинула внучку ласковым взглядом. – Иришку она любила, пожалуй, больше, чем дочерей, и степень, силу привязанности своей менять не собиралась, – внучка для нее была дороже всех. Может, это было несправедливо, но ничего поделать с собой Солоша не могла.
Илья Миронович не исчез из жизни Елены, появился в солнечном апреле, в ясный пасхальный день, когда каждый предмет на улице источает свет, он насквозь пронизан лучами благодатного огня, а на душе играет музыка – в общем, пасхальная седмица есть пасхальная седмица.
Появился Илья Миронович в Печатниковом переулке не пустой – с собой прикатил новенький, торжественно посверкивающий никелем велосипед с красными шинами и кусочками бруснично-алого стекла, вставленного в реберные части педалей. От одного только вида этого роскошного велосипеда можно было ослепнуть.
Во дворе дома номер двенадцать незамедлительно собрались восхищенные дети. Илья Миронович отогнал их несколькими взмахами руки и, устало вздохнув, вкатил сверкающее диво в подъезд.
У двери квартиры, на которой масляной краской была выведена цифра «4», остановился и, поспешно переломив что-то в себе, надавил пальцем на блестящую черную пуговку электрического звонка.
На призывное дребезжание вышла сама Елена. Честно говоря, Илья Миронович не ожидал ее увидеть, поэтому напрягся, одернул на себе полы дорогого светлого пыльника.