Три дочери - стр. 38
Приготовив вечерний костюм, Илья Миронович специально отращенным на мизинце ногтем подправил ниточку усов, которые отращивал тщательно, следил за усами, как огородница за капризными французскими травами, подмигнул сам себе в зеркало – хар-рош петух! – и поспешил на кухню, где молодая жена на керосинке разогревала чайник.
Приподнял крышку над чугунной семейной сковородой – сооружением крупного калибра, способным накормить целую казарму, – и удивленно вздернул брови. Когда он утром уходил из дома, котлет на сковороде было десять штук, сейчас же от них осталась ровно половина.
Какой враг Красной армии и Советского государства, не говоря уже об отечественном искусстве, сожрал котлеты, а? Почему за ними не уследила жена?
Жена объяснила, куда подевалась половина котлетного припаса: пришли родные сестры, ну как их не угостить?
Лицо Ильи Мироновича сделалось холодным и далеким, будто он проглотил кусок льда и теперь прислушивался к тому, как этот айсберг ведет себя в желудке, нижняя губа музыканта заплясала брюзгливо, и он, медленно цедя слова, произнес следующее:
– Запомни, Елена, все, что готовит маман, это – для нее, для меня и теперь вот – для тебя… И только. Больше – ни для кого.
– Это что, правило? – Елена не выдержала, фыркнула.
– Да, правило, – жестким тоном подтвердил муж.
– И ты каждый раз станешь заглядывать в сковородку и считать котлеты?
– Да, каждый раз стану заглядывать в сковородку и считать котлеты.
В ответ Илья Миронович не услышал больше ни слова, да и на лице Елены ничего не отразилось, хотя она подумала невольно и печально: «Ну вот, приплыли».
Действительно, приплыли.
Вскоре напомаженный, надушенный, громкоголосый Илья умчался на репетицию оркестра, – Утесов опозданий не любил, – Елена осталась дома: по служебному графику у нее был выходной, Ираида Львовна тоже отсутствовала – уехала к подруге-одесситке на партию затяжной карточной игры… М-да, приплыли!
Елена убрала, до блеска вычистила большую, небрежно заставленную дорогой мебелью комнату, в которой теперь жила с новым семейством.
Из мебели особо выделялся шкаф, сработанный лет сто двадцать назад из красного дерева, украшенный бронзовыми виньетками, камеями, полосами – явно уведенный из квартиры какого-нибудь графа или богатого промышленника – очень уж походил шкаф на богатого барина, приехавшего в Москву в гости из-за рубежа. Рядом с «барином», в простенке, висел коврик с портретом русской борзой собаки и охотничьим рогом, подвешенным на сыромятном ремешке… Это тоже было чужое – Илья Миронович вообще не знал, что такое охота, и не мог отличить длинномордую борзую от обычного дворового полкана с ушами-тряпками и глупой, но вороватой физиономией.