Тревожная весна 45-го - стр. 28

И только трое из присутствующих продолжали трезвую обстоятельную беседу.

– А что с рыжовьем[18] будем делать? – Матвей задал вопрос, касавшийся самой насущной проблемы.

– Надо избавляться. На герище[19], что ли, ныкать? – поддержал Боцман. И, сдув пепел с папиросы, предложил: – Можа, раздуванить[20] его, а? И дело с концом. Дале пущай каждый сам пристраивает…

Матвей с Боцманом осели в банде с первых месяцев ее существования. Оба были в авторитете и числились первыми помощниками Квилецкого. Матвей подался в столицу из подмосковного села Подъячево, именовавшегося в ту пору Обольяновом. Поднял по пьяной лавочке на вилы не в меру ретивого председателя колхоза, трижды перекрестился, сплюнул на бездыханное тело и ушел густыми лесами в южном направлении.

Боцман не имел ни родственников, ни угла; в 1914-м призвался на службу в царский флот, где дорос до боцманмата. В беспокойном 1917 году дезертировал, добрался до Москвы и, случайно познакомившись с Кабановым, нашел свое место в его банде.

– Скопом это в ломбард не снесешь, – кивнул Квилецкий в сторону чулана, где покоился ящик с золотишком. – А если разложить на кучки, то определенно стуканут. Кто-нибудь из барыг окажется звонарем и пошлет весточку в МУР.

– Да, Урусов – пахан, а Старцев – не Ермолай. Вон как блат поломали за последнее время! – согласился Матвей. – Чего ж ты предлагаешь?

– Гомузом[21] придется сбывать.

– Где ж мы такого икряного[22] барыгу сыщем? – подивился Боцман. – В ящике рыжовья на пуд с четвертью!

Конец ознакомительного фрагмента.